исполняете ее на море.
— Есть, адмирал! — ответил Боб, опуская руки по швам. — Песни сочинил капитан «Наяды» господин Боб Менкс, самый-самый-самый младший.
— О, да вы, капитан, еще и поэт? — Дед делает вид, что для него это приятная неожиданность. — Поздравляю, поздравляю! Впрочем, послушаем. Может быть, песни никуда не годятся?
— Годятся, дедушка! — восклицает Боб и подает знак Джен.
Та выходит в коридор и возвращается с тремя коренастыми мальчуганами, одетыми в морскую форму, придуманную для них самим дедушкой Джо. Боб звонко командует:
— Боцман!
Один из мальчуганов выскакивает вперед и прикладывает руку к виску:
— Есть боцман!
— Построить экипаж!
— Есть построить экипаж!.. Эй, на борту! Выстроиться на шканцах!
— Есть, — отвечают оба матроса в один голос, — выстроиться на шканцах!
Мальчишки вытягиваются, прижимают руки по швам брюк, впиваются глазами в лицо своего капитана.
— Боцман! Песню «Нам ветер морской дует в лицо».
— Есть, капитан! «
Остальные, в том числе и капитан, подхватывают:
Все аплодировали чинно и добросовестно. Дедушка Джо попросил:
— Представь мне, капитан, свою команду.
— Есть, адмирал, представить команду… Боцман, два шага вперед! Дик Мортон, четырнадцати лет, боцман «Наяды», лихой моряк, не укачивается, сам ставит все паруса.
— Очень приятно, я очень рад, — пробормотал дедушка Джо. — А чем ты, дружок, занимался до поступления на «Наяду»?
— Собирал устриц во время отлива, крабов. Иногда за это попадало.
— Разве ты не знал, что весь сбор на побережье принадлежит обществу «Мерхли-компания»? Нехорошо, нехорошо! Ты воровал добро почтенной фирмы.
Надеюсь, с тех пор, как ты получил эту службу, ты больше не занимаешься воровством?
— Нет, дорогой господин!
— Ну-с, и дома лучше стало?
— Так точно. Теперь мы живем в настоящем доме, не в ящике. Правда, немного сыро, подвал, но мы так вам благодарны, добрый господин!
— Ну, ладно, не люблю… — грубовато, с некоторой брезгливостью, выпятив нижнюю губу, господин Менкс-старший отклоняет благодарность. Не так уже приятно в день рождения слышать о подвалах и сырости.
Впрочем старик обласкал всю команду:
— Можете идти, моряки-молодцы. Старайтесь! Я позабочусь о вас. Работайте только добросовестно и берегите своего капитана. Клавдия, прикажи дать им немного шоколаду.
— Счастливо оставаться, великодушный господин! Салют, капитан!
Выстроившись в одну шеренгу, осмелевшая команда зашагала через всю комнату, громко чеканя шаг.
— Хорошие ребята, — со вздохом сказал господин Менкс. — Как жалко, что средства еще не позволяют нам взять на воспитание всех таких ребят. Вот где ключ к разрешению наших социальных противоречий и зол.
— Совершенно правильно, совершенно верно, — подхватил господин Пейдж. — Это тема моей докторской диссертации. Классы состоят из людей. А люди, раньше чем стать самостоятельными, всегда бывают детьми. Наша миссия — завладеть душами детей из необеспеченных классов.
— Недурно, — похвалил патриарх. — Право, над этим стоит подумать. А что же наши педагоги? Разве они не понимают, что именно здесь ключ к спокойствию страны? У них нет средств? Но ведь на такое дело каждый даст… Я первый.
— О, моя диссертация, дорогой господин Менкс, докажет, что это самый верный путь борьбы с коммунистической инфекцией. Достоинства этого метода в сочетании… м-м… с сильными мерами очевидны. А теперь разрешите мне в этот высокоторжественный и радостный день преподнести вам в качестве дара сердца вот эту небольшую рукопись. Здесь квинтэссенция моей диссертации.
Если вы на досуге познакомитесь с нею, я буду безмерно счастлив.
— Спасибо, дорогой Генри! Я очень тронут… Я постараюсь дать ход вашему высокополезному труду. — Господин Менкс передал папку жене. — Но что я вижу?
Целый заговор! Сговорились не выполнять моей просьбы. Решили сегодня не признавать стариковского права на капризы… Ну, уж так и быть: ты. Боб, и вы, Пейдж, так меня растрогали, что я готов снять запрещение. Давайте уж все, выкладывайте, что вы там припасли…
Госпожа Клавдия поднесла платочек к глазам и прижала руку к своей далеко не тощей груди. Подарки были один лучше другого, и главное — от чистого сердца.
Райт подарил отцу коробку гаванских сигар столь редкой марки, что даже старик удивился:
— Ого, Райт! Где ты их достал? Со времени последней войны я мечтаю о них…
Мистер Грей, будучи на Кубе, обыскал все плантации и фабрики, но не нашел даже следов табака этого сорта. Говорят, неурожай… Очень благодарен, дорогой мой!
Да, это была именно она, любимая марка Менкса-старшего: «Кровь негра». Этот табак выращивался в особо благоприятные годы. Говорят, что из семи лет только один приносит урожай этого сорта. И то лишь в том случае, если рабочие откажутся от сна и отдыха, если по ночам они будут окуривать стебли и поливать их особым раствором. Недаром на плантациях дали этому сорту такое жестокое название. И не случайно оно привилось даже среди белых, хотя надпись на коробках и утверждала, что сигары называются «Черная красавица».
Лиззи подарила дедушке собственной работы комнатные туфли — красивые, удобные и очень теплые.
— Я хочу, дорогой дедушка, — сказала она, поднося подарок, — сделать тебе не менее пятидесяти пар таких туфель — каждый год по одной.
Все были растроганы столь тонко высказанным пожеланием. И опять бабушка Клавдия поднесла прозрачный платочек к глазам:
— Милые, милые дети…
Франклин и Гвендолен поднесли имениннику на золотом подносе хрустальный бокал, отливавший радужными гранями. Это было совершенное творение человеческой фантазии.
«Я готов служить до двухтысячного года. Пей на здоровье!» — гласила надпись, золотой вязью опоясывавшая хрусталь.
— А что, — сказал, подмигивая, дедушка Джо, — в самом деле, не учредить ли нам сегодня «Общество двадцать первого века». Ведь это идея! Каждый член общества должен дать обязательство дожить до двухтысячного года, и тот, кто нарушит обязательство, будет оштрафован в пользу нуждающихся соотечественников и исключен из числа членов — конечно, при соответствующей церемонии.
Менкс-старший получил массу подарков, ценных не столько своей рыночной стоимостью, сколько символическим смыслом, вложенным в каждый.
После чая старик достал из кармана перо и чековую книжку:
