процессов в этой стране.
Августовская война полностью изменила расстановку сил в региональном масштабе – кардинально снизила весомость грузинского фактора, усилила позиции России и Турции, заставила иначе взглянуть на задачи обеспечения собственной безопасности Армению и Азербайджан, прозвучала тревожным сигналом для Ирана.
Усиление позиций России в Черноморско-Каспийском регионе – конкретный, может быть, самый важный, но при этом промежуточный (краткосрочный) итог войны. Он оспаривается в региональном масштабе – Турцией, а на международной арене традиционными соперниками России – США и Великобританией.
Очевидно, что не только признание независимости Абхазии и Южной Осетии, но и сама война были выстроены в русле косовского прецедента. До августовской войны не санкционированное ООН военное вмешательство в межэтнические, территориальные и внутренние проблемы других государств неоднократно допускали США.
Таким образом, само вступление России в войну без соответствующей санкции международного сообщества было протестом против правил однополярного мира и одновременно заявкой на восстановление своих позиций в качестве второго полюса.
Логика выступлений российских лидеров до и непосредственно после военных действий на Кавказе не оставляет сомнений в том, что Москва целенаправленно шла на слом сложившейся после распада СССР мировой архитектуры. Насколько этого удалось добиться – другой вопрос.
Как-то уж совсем не вовремя подоспевший мировой финансово-экономический кризис, может быть, прервал процесс новой поляризации, некоторым образом консолидировав усилия стран мира. С другой стороны, не исключено, что именно под флагом борьбы с кризисом будет выстроена новая глобальная политическая конструкция с прежним лидером – США.
В последний год бросается в глаза активность южноамериканских государств, особенно в части развертывания отношений с Россией или Белоруссией. Признание независимости Абхазии и Южной Осетии со стороны Никарагуа, визиты в Москву президентов Венесуэлы и Боливии – наверное, показатели политического воодушевления.
Уничтожение военного потенциала Грузии, особенно операция на базе в Сенаки, стало болезненным ударом по амбициям и международному имиджу США. По одной простой причине – база в Сенаки была полностью оборудована и оснащена на деньги американских налогоплательщиков. Проще говоря, Россия уничтожила американскую военную базу вблизи своих границ, что не может не быть символичным.
Не вдаваясь в определение масштабов антиамериканских настроений в Азии и Африке, можно, однако, предположить, что они значительны. Показательным в этом плане является сильный антиамериканский тренд в турецком обществе. В это сложно поверить, но недавно в Турции объявились коммунисты, которые буквально атаковали американский военный корабль USS Stout, пытавшийся бросить якорь в порту города Бодрум. Совсем как в Крыму.
Что касается отношения тех или иных стран к косовскому прецеденту, то здесь подходы большинства государств формируются не в результате критической оценки действий США, ЕС или России, а с оглядкой на собственные интересы. Например, позиции ближайших партнеров – Турции и Азербайджана – разошлись в этом вопросе кардинальным образом. Анкара признала Косово, поскольку работает над укреплением фактического статуса Турецкой Республики Северного Кипра, а Баку не сделал этого из-за обратной ситуации с Нагорным Карабахом. Не признала независимость Косово и Грузия, хотя об антиамериканских настроениях в грузинском обществе говорить не приходится.
Таким образом, косовский и югоосетинский вопросы делят страны мира, в том числе азиатские и африканские государства, не по прозападному и антизападному признаку, а по более глубокому – национально-территориальному признаку.
Государства, испытывающие проблемы сепаратизма, в результате тех или иных исторических процессов распространившие свой контроль над нетитульными народами и их территориями, негативно реагируют на косовский прецедент; страны и народы, преследующие цель обрести государственность или присоединить отторгнутые земли, чаще всего связывают с косовским прецедентом и соответственно с политикой США определенные надежды.
После августовских событий эксперты часто обсуждают усиление или ослабление тех или иных государств региона. Вопрос это неоднозначный. Одним из главных результатов августовской войны стал фактический демонтаж грузинской государственности. Поставлена под сомнение состоятельность этой страны как стабильного транзитного коридора и адекватного политического игрока. В результате был нанесен серьезный ущерб экономическим интересам Азербайджана, Турции и Армении, которые встали перед необходимостью масштабной корректировки своей внешней экономической политики. Задача перераспределения функций встала и перед США, до того опиравшихся в регионе в основном на Грузию.
Усиление позиций Армении – иллюзия, рожденная благодаря смещению акцентов Вашингтона, приведшего к актуализации армяно-турецкого диалога. Западу и Турции нужен новый, запасной, альтернативный коридор к
Каспийскому бассейну, и эта задача может быть выполнена с использованием территории Армении. Но прежде необходимо загасить конфликтный потенциал нагорно– карабахской проблемы. Задача снятия с повестки карабахской проблемы актуальна и для России, поскольку военный сценарий в Карабахе поставит перед Россией целый ряд сложнейших военно-политических задач.
Армяно-турецкий диалог и уничтожение американского форпоста в Грузии поставили перед Азербайджаном задачу обеспечения дополнительных гарантий своих политических и энергетических интересов. Баку занял открытую антиамериканскую позицию по региональным проектам США и начал сближение с Россией. Сближение Баку и Москвы – процесс, который по определению не может играть на усиление Армении. С другой стороны, в случае углубления российско-азербайджанского диалога Армения может интенсифицировать свои отношения с Западом и Грузией вплоть до полноценной интеграции в рамках НАТО. Такой разворот Еревана будет выглядеть очень логично, особенно с учетом того, что грузинский транзит продолжает иметь для Армении стратегическое значение.
Таким образом, говорить об однозначном усилении или ослаблении (за исключением Грузии) позиций кавказских государств после августовской войны не приходится. Продолжается активное маневрирование вокруг карабахской проблемы. Причем возможная военная развязка этой проблемы полностью видоизменит региональную картину.
Что касается отголоска августовской войны на ситуацию на Ближнем Востоке, то бросается в глаза активность Израиля и Сирии. Например, Израиль, старающийся не допустить сближения Ирана и Турции, активно включился в кавказскую политику, в частности, наладив плотный диалог с Баку. В свою очередь Иран, опасающийся распространения военного влияния США на Азербайджан, ведет политику интенсивной поддержки Армении. Возможное разблокирование армяно-турецкой границы и строительство железной дороги из Армении в Иран еще более сблизит Ближний Восток и Южный Кавказ, а потому не был случайным и визит президента Сирии в Армению и Азербайджан.
И тем не менее прямого влияния последствий августовской войны на ситуацию на самом Ближнем Востоке не было, а если и было, то оно незначительно.
Есть устойчивая точка зрения, что существующие системы коллективной и региональной безопасности показали свою полную несостоятельность.
Однако характеристики современного мира и его безопасности закладывались не в августе 2008 года. Война на Кавказе лишь обострила текущий кризис глобальной политико-экономической идеологии.
Зона грузино-осетинского конфликта не входила в зону ответственности ни ОДКБ, ни НАТО. Россия осуществляла миротворческую миссию практически единолично и в Южной Осетии, и в Абхазии, правда, официально здесь должны были присутствовать коллективные силы СНГ.
Тем не менее вступление России в военные действия, а затем и политическое решение о признании независимости Абхазии и Южной Осетии стало моментом истины для ОДКБ, проверкой на прочность и
