– Сегодня ночью поступили, – весело отозвался сопровождающий фермера старлей. – Вместе с Петькой и Маринкой.
– Ну, что, гаврики! – потер ладони Тимофеич. – Настал ваш час! – Он повернулся к старлею. – Они мои.
– Ну-у... я не знаю, Тимофеич, – покачал головой старлей. – Мне их придержать велели.
– Для кого это? – подозрительно хмыкнул фермер. – Для Ашота, что ли?
– Я точно не знаю, – пожал плечами старлей. – Я что-то такое слышал, для Купона.
Священник внутренне подобрался.
– На хрена Купону бичи?! – хохотнул Тимофеич. – Он что, ферму решил основать?! «Купон и сыновья»... Хе-хе! Знаешь, Коля, не говори ерунды. Я их беру. Они мне мно-ого чего должны! А Купону других отдашь. У вас этого добра много.
– Как знаешь, – пожал плечами старлей. – Только с капитаном потом сам будешь утрясать.
– Не боись, утрясу, – оскалился Тимофеич.
Старлей повернулся к священнику, затем кинул взгляд на муллу, усмехнулся и хлопнул его дубинкой по плечу.
– Вперед, орлы! Трудоустраивать вас будем.
«Господи, благодарю!» – взмолился отец Василий и почувствовал, что аж взмок от напряжения.
Тимофеич приехал на потрепанной, обитой жестью «автолавке». Когда старлей при помощи своего сержанта засунул Исмаила и отца Василия внутрь, Петя и Марина были уже там.
– Привет, ребята! – поздоровался священник. – Ну что, на волю?!
– Какая воля, Мишаня? – уныло отозвался Петя из своего угла. – В рабство едем.
Отец Василий рассмеялся.
– Рабом нельзя сделать. Рабство должно быть внутри. А я не раб!
– Это ты сейчас так говоришь, – мрачно произнесла Марина. – А на цепь посадят, да под ружьем, да кормить не будут, пока норму не выполнишь, так совсем по-другому запоешь!
Машина тронулась. Эти люди не знали, какой опасности они с Исмаилом только что избежали. А повернись дело чуть иначе, и не жалобу они бы писали, а стояли перед Купоном и думали, чего бы еще соврать, чтоб хоть немного продлить свою жизнь. А Тимофеич? Да что там Тимофеич! Тимофеич – ребенок, пустое место по сравнению с Купоном да Максом.
Священник еще раз рассмеялся и ткнул Исмаила в бок.
– Что невеселый такой?! Или тебе все еще чистый кабинет и приятная секретарша грезятся?
– Часы отняли, – вздохнул Исмаил. – Как теперь намаз совершать?
– В сердце своем, Исмаилушка, в сердце, – посоветовал священник. – Бог всевидящ, лишь бы ты молился от души.
Дорога была столь отвратительной, что, когда они прибыли на место, все внутренности от тряски, казалось, съехали со своих мест и почти оторвались. Машина встала, а через некоторое время дверца открылась и внутрь заглянул ствол ружья.
– Первым выходит жирный! – дрожащим от злости и нетерпения голосом распорядился Тимофеич.
«Сейчас я тебе устрою „жирного“, – подумал отец Василий. – Век помнить будешь!» Он пружинисто спрыгнул на землю и тут же получил такой удар по затылку, что небо в глазах покачнулось и поменялось местами с землей. Священнику задрали штанину, и через секунду щиколотки коснулся холодный металл. Сознание уходило...
– Вставай! Должок отрабатывать пора! – шлепнули его по щеке, приподняли и потащили прочь от машины.
Единственное, что успел увидеть отец Василий до того, как его завели в сарай, была расстилающаяся вокруг бескрайняя степь. Странно, но он почему-то рассчитывал увидеть знакомую заброшенную ферму.
– Сюда!
Священника втолкнули в темноту помещения. Загремело железо, и он остался один. Пахло навозом и прелой соломой. Отец Василий осмотрелся. От щиколотки тянулась длинная толстая цепь. Он задрал штанину и увидел широченный железный браслет. Он был не замкнут, а просто заклепан. Наглухо. Священник хмыкнул, побрел вдоль цепи и отметил, что крайнее ее кольцо прикреплено огромным амбарным замком к надетому на идущий вдоль стены железный прут кольцу. Чтобы сломать такой замок, нужен был по меньшей мере лом. Священник рассмеялся. Он напоминал себе сторожевого пса.
«Кавказский пленник, – скользнула неясная мысль. – Впрочем, почему кавказский? Поволжский!.. И как мне отсюда бежать? Надо дождаться Исмаила, – решил он. – Вместе мы что-нибудь придумаем. Обязательно придумаем».
Отец Василий тяжело опустился и сел у стены. «Надо помолиться святому Угоднику Николаю, – подумал он. – Должен помочь». Но сил, чтобы встать на колени или просто хотя бы собрать мысли в одно, не было.
Ворота скрипнули, и священник с надеждой уставился на идущую от входа светлую солнечную дорожку. Ему очень не хватало Исмаила. Но это не был мулла. Это был Тимофеич.
– Отдыхаем? – зловеще поинтересовался фермер. – Не рановато?
– Нормально, – расслабился священник. – В самый раз.
Его тошнило. И не только от этой гнусной рожи.
Тимофеич постукал по ладони чем-то, похожим на прут, и вдруг размахнулся. Острая боль пронзила плечо отца Василия.
Фермер опять размахнулся, и вновь всплеск боли! Священник кинулся на Тимофеича, но в метре от него рухнул на землю – дальше цепь не пускала.
– Тимофеич! – сказали от ворот. – Пошли с нами. Там этот коротышка бунтует!
– Иду, – недовольно прошипел фермер и снова взмахнул рукой.
Отец Василий снова охнул и стремительно откатился в сторону. Только теперь он понял, что это был кнут. Обычный пастуший кнут. Простота, с которой Тимофеич возродил в начале третьего тысячелетия уходящее корнями в древнеримскую историю наказание, потрясла его. «Ну, гад! Я тебе это припомню!» – от всего сердца пообещал отец Василий.
До конца дня Тимофеич больше не появлялся. Зато пришел его помощник – заросший, месяца три, наверное, не мытый мужичок, четко разъяснивший священнику его новые функции и недвусмысленно давший понять, что и кнут, и, так сказать, пряник для тех, кто работает на Тимофеича, абсолютно реальные понятия. И что если до конца завтрашнего дня навоз из коровника убран не будет, отцу Василию, во-первых, не дадут жрать, а во-вторых, накажут.
– Не-ет! Это еще хуже, чем Купон! – сказал отец Василий вслух. – Отсюда надо сматываться, и побыстрее!
Он еще раз осмотрел и ощупал цепь, но изъянов не обнаружил. Он внимательно оглядел огромную «шахтерскую» лопату, но гвоздя в ней не было – лезвие на черенок насадили просто так, без дополнительного крепления. Впрочем, и сама лопата была неплохим оружием – голову снести можно запросто! «Господи, прости меня! – испугался священник. – О чем я думаю?! Какую голову?! Изыди, нечистый, не искушай!»
Он вдруг ясно осознал, что ничего настолько страшного, чтобы переступить заповеди господни, не произошло. Кнута немного досталось? Так и господа нашего бичевали. Свободу отняли? Но в кандалах ведь только тело, а дух его свободен, был и остался свободен! Да и не вечер еще, можно и тело освободить. Дайте только срок, и все вернется на круги своя, а он к Олюшке...
Как только отец Василий подумал про Олюшку, ему снова поплохело. Он понимал, что с Ольгой скорее всего все в порядке, но он также понимал, что жена переживает, а ей, пока она кормит маленького Мишаньку, волноваться никак нельзя! Эта мысль его подстегнула. «Я вернусь к тебе, Олюшка!» – мысленно пообещал он, поднялся и взял в руки лопату.
