например, стеклянные зенки трактирщика Ниума. Что вообще происходит?
Тален не стал дожидаться вопросов.
– Вам вернут снаряжение и оружие и проводят ближе к Рубежу. Преследовать не станут. Возвращайтесь в крепость…
– Погодь, – перебил Кирас. – Что значит – вам?
– А мне интересно, почему, – меланхолично вставил Мелт.
– И откуда ты знаешь их язык, – тут же добавил Витан. Самые необходимые сведения. Только Той и Шанги помалкивали. Эльф перевел взгляд на Тима.
– Не я знаю их язык, а они знают мой. Вам – потому что я остаюсь. Я им нужен. Мое условие – ваша свобода.
Он не собирался углубляться в детали. То есть как это – начальство за нос водить? Это неправильно. Дисциплинированного Тоя это всегда раздражало, конечно, если не он сам пытался начальство обдурить.
– Для чего ты им сдался?
Он усмехнулся.
– Мясо нежнее. Я нужен им для одного ритуала. Как всякое не особенно развитое племя, они свято верят в незыблемость ритуалов. Им нужно именно мое согласие. Если я откажусь, ритуала не будет, но несколько дней они будут питаться деликатесами. Они не любят зайчатину. Они любят человечину.
– Ты готов собой пожертвовать? Ради людей? – спросил Тим ровно. Тален холодно улыбнулся:
– Какая
Тим пожал плечами. Вряд ли, конечно… впрочем, ситуация… если и правда все равно умирать, то почему не позволить кому-то выжить?
– Неправильно, – насупился Кирас.
– Можете оставаться, – равнодушно бросил Тален. – А кто предупредит в Крепости? Ты разве не видишь – они готовятся к большой войне.
Кирас заворчал, начал подниматься, но Тим осадил его одним жестом. Верзила очень хорошо знал, когда начальству следует повиноваться.
– Они отведут нас подальше – и позавтракают, – предположил оптимист Мелт. Эльф снова покачал головой.
– Нет. Ритуал не будет истинным. Они… они не особенно умны, если ты вдруг не заметил.
– То есть тебя убьют, – резюмировал Витан. – А нас – нет. Так получается?
– Так, – терпеливо повторил Тален. – Но меня убьют в любом случае. Вас – только если вы откажетесь уйти. Даже странно, что приходится вас уговаривать. Вы им не нужны.
– А что за ритуал?
Он устало пожал плечами.
– Не знаю. Кровь выпустят на жертвенник. Или сердце вырвут. Какая разница? Ты веришь в ритуалы, Витан? Или ты не хочешь жить?
Грамотей не верил ни в ритуалы, ни в богов, ни в чертей, ни в удачу, но замолчал, опустил глаза, потому что был нормальным и хотел жить.
– А ты? – поинтересовался Тим.
– А я уже все равно что умер, когда вы казнили принца Силга. Мне нечего и тем более некого терять. Вам этого не понять, не потому что вы тупые, потому что вы – другие. Я – гвардеец. Жизнь принца – моя жизнь. Так не бывает: гвардеец жив, а принц нет. А вы повесили последнего из Сильгенов.
Ничего не прозвучало в негромком голосе, кроме горечи. Он был спокоен, равнодушен, и Тим поверил. Он уже встречал людей, который жили только потому, что никому не пришло в голову прервать их существование. Не люди – пустые оболочки, умершие черт-те когда, потому что потеряли все. А эльф ли, человек ли – какая разница.
– Хорошо, – решил он. – Нам тоже терять нечего. Если откажемся, они нас тут сожрут. Если не побоятся нарушить ритуал, сожрут в пяти милях отсюда. А если побоятся, у нас есть шанс добраться до Крепости, а комендант успеет принять меры.
Тален слегка улыбнулся ему, встал и снова заговорил. Тиму нравилось звучание древней речи – плавное, легкое, если глаза закрыть, кажется, что качаешься на волнах. И песни у них такие же – плавные. Кто-то считает, что однообразные. Наверное. Только слушать их – одно удовольствие.
Им и правда принесли их вещи, позволили надеть мешки, но оружия не дали, снова связали руки. Опасаются. Или отведут подальше – и головы срубят. На холодец.
– Ты… это… – выразительно изрек Кирас.
– Конечно, – согласился Тален. – Живите, люди.
– Прощай, эльф.
Они молчали. Конвоиры переговаривались на странном грубоватом языке, в котором проскальзывали и знакомые слова, и мягкие фрагменты древней речи. Пленников словно и не было. Они тащились за первым, невысоким и таким кряжистым, что в плечах он был едва не больше, чем в росте. Несколько часов они пребывали в напряжении, готовые умереть в любой момент – и готовые отчаянно сопротивляться, когда этот момент наступит, зубами грызть, ногтями драть, драться как получится. Чтоб не умирать баранами на бойне.
Но их не тронули. Остановились, сложили аккуратными горками оружие – все, и арбалет Мелта, и топор Тоя… и эльфийский меч Талена. Кряжистый ткнул неожиданно длинным и тонким пальцем в сторону заката:
– Там. Граница. Не возвращаться. Смерть.
И все.
Твари развернулись и зарысили обратно.
Переглянувшись, патрульные подошли к оружию, и Тим даже не удивился, когда лезвие Таленова клинка перерезало веревки на руках легко, как бумажные. Подумав, Тим пристегнул перевязь. Меч за спиной он носил только в давние времена, когда был молод и заносчив. Научился у эльфов. Заносчивости тоже.
Заботливые твари им даже съестных припасов наложили, но патрульные, не сговариваясь, выбросили даже лепешки. Поправили амуницию и отправились домой. Никто так ни слова и не произнес, и только через пару часов Мелт вдруг остановился и решительно сел на землю.
– Я не могу так, – заявил он. – Не могу. Мы его там живым оставили. Нехорошо это.
– Мы не можем воевать против армии, – возразил Тим и сам удивился собственной неубедительности.
– В открытом бою – конечно, не можем, – согласился Той. – И что, так и уйдем? И будем напиваться каждый вечер, чтоб только не думать о том, что оставили патрульного тварям, не сделав ни единой попытки его спасти?
– Или хотя бы убить, – тихо произнес Мелт, поглаживая рукоять арбалета. – Позволь мне вернуться, командир. Мой арбалет бьет на большое расстояние, я не стану приближаться… Разве Тален заслужил… ритуал? Или ты думаешь, его милосердно зарежут – и все?
Тим думал совсем наоборот, и его не бедная фантазия, подкрепленная столь же богатым опытом, уже несколько часов рисовала картинки жертвоприношения. Он в команде был единственный, кто видел тела у жертвенных камней. Потому что единственный прослужил пятнадцать лет.
– Один ты не пойдешь, – решил он. Или выдал давно решенное, сохранявшееся про запас до момента, когда кто-то не выдержит. – Шанги, ты возвращаешься в Крепость. И не спорить. Бегом, с минимальными привалами. Гони что есть сил. Приказ ясен?
– Так точно, – уныло ответил дезертир Шанги, самый тихий, самый молодой патрульный, можно сказать, мальчишка… Самый бесполезный в битве. Зато быстроногий: с поля боя он улепетывал так, что два дня догнать не могли. Повесили бы на месте, да сообразил Шанги заорать, что в Патруль рвется. Вот его и прислали. И Патруль сотворил с ним чудо: в бой он рвался яростнее Кираса, но дрался весьма паршиво, хотя и старательно.
