помахать. И никто не сердился. Может, только Хантел.
Несколько раз Диль устраивал для них представление. Пригодилось и штопаное трико, припрятанное Лири среди своих вещей. Хоть какой-то прок, хоть развлечь немного.
Лири теперь приставала к нему меньше, не теребила каждую минуту и уж тем более не трещала без умолку. Она все больше и больше становилась принцессой. Не высокомерной, нет. Вероятно, она все в большей степени осознавала свою ответственность и свою роль в миссии. И превращалась в чудовище пострашнее жабокоровы, когда ее совсем уж доставал Илем. А Илем своей резкой неприязни и не скрывал, как не скрывал своей приязни к Дилю. Казалось бы, именно Дилю надлежало недолюбливать принцесс, однако нет, он никоим образом Дели не винил, хотя она и прибыла на казнь и словом не обмолвилась, что вешают вовсе не того человека. Виноват был только Дильмар Ванрел, и никто другой.
* * *
На перекрестке прибился к ним мальчишка лет двенадцати, худенький, бледный, с лютней за спиной, попросил разрешения дойти до города. И Франк, придирчиво его оглядев, разрешил. Ну какой вред может быть от ребенка? Яду в котелок насыпать? Так за котелком и присматривать можно. На ночь они поставили палатки – ну чего бы не путешествовать зимой, когда тепло одет и имеешь прочную теплую палатку? – и разожгли костер. Наевшись похлебки с сухарями, мальчик разомлел, раскраснелся, с удовольствием слопал пряник – у Ори вечно находились то пряники, то крендельки, то даже конфеты, любил он сладкое.
Был он поводырем слепого лютниста, да умер старик пару недель назад, сильно простудился и умер, вот мальчик и шел в город, надеясь пристроиться там, работы он не боялся, а если что, так можно и в храмовый приют, там, говорят, кормят да обучают, так и человеком станешь. Илем ухмыльнулся, но ничего не сказал.
Возле костра было тепло и уютно. Мальчик предложил спеть, и, конечно, никто не отказался. Он потрогал струны лютни, прокашлялся для солидности и нежным детским голосом запел старую грустную балладу о девочке-кувшинке. Диль словно окунулся в юность. Правда, эту балладу пела девушка, эквилибристка Телли, но голосок был такой же чистый и ясный. Диль смотрел на игру огня в костре и почти ощущал присутствие Аури, а голос мальчика пел уже без слов, что-то другое, невыразимо печальное и прекрасное…
– Встать! – заорал вдруг Франк. Нехотя поднял голову Кай, а Диль подумал: ну зачем, что такое ему опять понадобилось, ведь так хорошо…
Франк отвесил крепчайшую затрещину Ори, пинком опрокинул Илема чуть не в огонь, изо всех сил встряхнул за шиворот Лири. Мальчик продолжал петь, и Франк, выхватив меч, снес ему голову. Диль вздрогнул, даже не ужаснувшись. Это было слишком невероятно. Франк, каким его знал Диль, не мог убить ребенка.
Франк заглянул ему в глаза и облегченно вздохнул.
– Слава потерянным, ты в порядке.
– Что ты наделал? – ахнула Лири. Не оборачиваясь, Франк бросил:
– А ты на него посмотри внимательно, не побрезгуй.
– Ой, – раздалось через секунду, – что это?
– Лютен, – сообщил Франк, заглядывая в глаза уже Хантелу. А тот не шевелился, так и смотрел в огонь и даже не моргал. – Кай, раскали кинжал, пожалуйста. Надо привести в чувство Хантела.
Диль оцепенело таращился на обезглавленное тело, из которого почему-то не била струя крови. То есть кровь, само собой, была – вытекала вялой струйкой, как из порезанного пальца. И плоть была вялая и серая.
– Ну я и идиот, – посетовал Франк, – лютину не услышал… Можете от души меня напинать и надавать по шее. Успокойся, Диль. Это… как бы сказать… морок. Лютина – околдовывающая песня. Услышав ее, человек больше ничего не хочет, только слушать ее снова и снова.
– А морок кормится жизненными силами? – замирающим от ужаса голосом спросила Лири.
– Если б так… Мальчик, похоже, подхватил лютину от своего слепца. Поющий… поющий уже не жив, хотя и не мертв. Он становится лютеном – носителем. Готово, Кай? Давай сюда.
Он взял у эльфа раскаленный клинок и прижал к руке Хантела. А у того даже зрачки не расширились, словно и не почувствовал. Франк сел рядом и раздосадовано сказал:
– Да… влипли.
– А объяснить? – обрел голос Илем. – Он теперь навсегда так?
– Нет. Придет в себя.
– И станет лютеном?
– Нет, для этого песню надо слушать долго и многократно. Но лютина что-то вкладывает в душу. Какую-то задачу. И я не знаю, какую именно.
– Поубивать нас? – озаботился Ори. Франк пожал плечами.
– Сказал же – не знаю. Может, приказ кормить бродячих кошек, может, стать монахом одиноких душ. Может, поубивать нас. Через несколько часов он очнется… но не будет знать, что случилось.
– Присматривать станем. Поди ж справимся, ежели вместе.
– С обретшим силу лютена – вряд ли.
Стало тихо. Потрескивали ветки в костре да фыркали и топтались лошади.
– Что ты предлагаешь? – спросила Лири. – Убить его заранее? Но так же нельзя, Франк. Он наш товарищ, он прошел с нами сотни лиг и не подводил, а ты хочешь его убить? Даже если в нем заложен приказ кормить бродячих кошек?
Франк неопределенно повел головой и не ответил. Кай вздохнул:
– Нельзя убивать человека, потому что он может что-то совершить, причем ты не знаешь, что именно.
– Вообще-то да, – согласился Ори. – Нехорошо. Неправильно.
Возникла тягостная пауза. Франк сумрачно хмурился, но не возражал, и Дилю стало легче.
Они молчали и смотрели то на торговца, то на проводника. Ждали, когда он очнется, но глаза Хантела так и оставались стеклянными
– Вообще-то, если учитывать, что нам чинят препятствия, я подозреваю, что приказ будет не касательно кошек, – уныло сообщил Франк. – Но ручаться не могу. Демоны знают, что вложено в лютину.
– Нельзя, – покачал головой Кай. – И ты сам это понимаешь. Подождем, потом будем настороже. Мы ведь тоже… не дети. Я понимаю, что сила одержимого лютиной велика, но неужели мы втроем не одолеем? Простите, Диль и Илем, обидеть вас я не хочу…
Какое там обидеть. Илем только усмехнулся, а Диль даже этого делать не стал. Конечно, только трое. Три воина, три защитника. И бесполезная обуза, способная только покувыркаться на утеху усталым спутникам.
– А я о таком и не слышала, – вздохнула Лири. – Они редко встречаются?
– Чрезвычайно редко. Никто толком и не знает, что же такое лютен. Я склонен предполагать, что это заблудившийся демон. Или сбежавший демон. Шляется по земле и вкладывает певцам в уста грустные песенки, внушающие людям разные мысли. Никогда не угадать, какие же именно. Путаница по всех книгах. Где-то говорят, что носитель песни становится лютеном, где-то – что он только распространяет ее, а сам лютен таится где-то и наблюдает, где-то – что просто сам петь не может, вот и слушает, а человеческое ухо в демонским песням непривычное, вот и воспринимает не саму мелодию, а то, что сам лютен думал, когда ее сочинял.
– Демоны же злые, – удивился Ори, – с чего бы они думали кошек кормить.
– Сказки это, Ори. Демоны не злые. Просто они слишком не похожи на всех нас, они живут… немножко в другом мире, и тут уже туча теорий. Кто про подземный мир говорит, что про разницу во времени… в общем, нет у них цели уничтожить гуманоидов. Разве что каких-то конкретных, ну так у кого из
