– Поверь, мне он очень нужен, – серьезно сказал я.
– Я видела его, – поскучневшим голосом ответила Белла. – Необыкновенно занудный и совершенно асексуальный тип. Но скандалы обожает, потому что это его хлеб... Такой носатый, в очках... Вон, кстати, он – пробирается к пирогу. Обрати внимание, какая скверная у него улыбочка. Может, раздумаешь иметь с ним дело?
Я проследил за ее взглядом и понял, о ком она говорит. Мне показалось, что момент для разговора вполне благоприятный. Я взял Беллу за плечи и извиняющимся тоном сказал:
– Прости, но я тебя ненадолго покину... Мне очень нужно поговорить с этим человеком. Я буквально на пять минут!
Белла презрительно фыркнула:
– Ну, разумеется, для мужчины дела прежде всего! Но имей в виду – вернувшись, ты уже можешь не застать меня! Жизнь так переменчива!
– Я все-таки надеюсь на лучшее, – улыбнулся я.
– Смотри не напивайся без меня! – предупредила Белла.
Я протолкался сквозь толпу и очутился лицом к лицу с редактором «Зигзагов». Он рассеянно посмотрел на меня и, запрокинув кудрявую голову, вылил в рот большую рюмку водки. Затем, торопливо взяв в руки тарелочку, принялся закусывать, с удовольствием жмурясь. Поймав момент, когда он прожевал очередной кусок, я вежливо сказал:
– Простите! Меня зовут Владимир Ладыгин. Мне сказали, что вы – редактор газеты «Зигзаги». Меня не обманули?
Он покосился на меня скептическим насмешливым глазом и продолжал есть. Только покончив с закуской, он равнодушно обронил:
– Ну, допустим, не обманули... А в чем дело?
– А-а... как ваше имя-отчество? А то неудобно... – сказал я.
Редактор посмотрел на меня так, словно это не он, а я был ниже на полголовы, и с превосходством процедил:
– Ну, допустим, Кирилл Андреевич... Что вы от меня хотите? Если у вас претензии к газете – подавайте в суд. Здесь я с вами никаких разговоров вести не буду!
Я посмотрел на редактора с интересом.
– А что, Кирилл Андреевич, много претензий к газете?
Мой тон ему явно не понравился. Кирилл Андреевич не ответил, нахмурился и торопливо выпил еще одну рюмку водки. На этот раз не стал закусывать, а просто понюхал собственную ладонь и обернулся ко мне.
– Вы, собственно, из какого ведомства? – недружелюбно спросил он. Мне показалось, что он уже порядочно на взводе, хотя держался он по-прежнему уверенно, и речь оставалась совершенно внятной.
– Я, Кирилл Андреевич, сам по себе, – успокоил я редактора. – И претензий к газете у меня нет.
– Сам по себе... И претензий нет... – задумчиво пробормотал Кирилл Андреевич. – А что же у вас есть?
– У меня есть вопрос, – твердо заявил я. Редактор презрительно скривил тонкие губы и уверенно потянулся за очередной рюмкой. Я понял, что он и в самом деле слегка пьян.
– И вы уверены, что надо задавать этот ваш вопрос? – пробормотал Кирилл Андреевич, занюхивая рюмку.
Мне пришло в голову, что, если разговор наш затянется, бесполезно будет задавать любые вопросы, и я уже без всяких церемоний спросил:
– Кирилл Андреевич, материал по «ИнтерМЭТу» вам принес Ефим?
Бутерброд с красной икрой, который редактор как раз подносил к своему раскрытому рту, вдруг выскользнул из его пальцев и, совершив два роковых переворота, рухнул на пол, блестяще продемонстрировав, что известная пословица верна не только в отношении масла.
– Твою мать! – потерянно сказал Кирилл Андреевич и заметно сник.
Не обращая на меня никакого внимания, он печально осмотрел свои пальцы, остатки пиршества на столе и, сосредоточившись на поисках, исхитрился-таки раздобыть себе еще одну рюмку водки. Выпив ее, он задумчиво пожевал губами и как бы между прочим сказал:
– Какой, к черту, материал? О чем вы?
В мою сторону он не смотрел.
– Ну и паузы у вас! – восхитился я. – Вы в театральный поступать не пробовали? Ефим принес фотопленку с документами по сделкам «ИнтерМЭТа»? Вроде я по-русски спрашиваю... Чего тут непонятного?
Не поворачивая головы, Кирилл Андреевич скучным голосом сказал:
– Не знаю никакого Ефима. И никто мне ничего не приносил. Идите к черту...
В его тоне уже звучало не превосходство, а тоска, и я понял, что на верном пути. Редактор завертел головой, намереваясь смыться. Я придержал его за плечо, и, должен признаться, сделал это не слишком вежливо. Кирилл Андреевич окрысился и резко отпихнул меня. Видимо, нюхом газетчика он все-таки учуял во мне постороннего и неопасного простака, а хмель придал ему храбрости.
– Да вы оставите наконец меня в покое?! – возвысив голос, провозгласил он, явно рассчитывая на поддержку окружающих. – Пускают, понимаешь, всякую шушеру... Житья от них нет! Хочется поскандалить – отправляйтесь в пивную!
Он уничтожающе посмотрел на меня и ретировался, двигаясь спиной вперед, как опытный придворный. А на его месте немедленно выросли два неестественно серьезных молодых человека, которые, зажав меня с двух сторон, нарочито равнодушными голосами поинтересовались, все ли у меня в порядке.
По-моему, они не были из администрации. Скорее всего это были завсегдатаи тусовок, тоже угадавшие во мне чужака и, в соответствии с принятым градусом, возжаждавшие порядка и справедливости. Они зарабатывали себе имидж крутых парней, и хорошая потасовка была им на руку. Мои намерения были диаметрально противоположны, и я, как мог, постарался продемонстрировать им свою лояльность. Я простодушно улыбнулся и уверил, что все в порядке. Затем постарался скрыться в толпе.
Однако серьезные ребята неотступно тащились за мной следом, лелея мечту спустить меня с лестницы. Рассчитывать здесь можно было на единственного человека, и я попытался этого человека разыскать. Но Беллы нигде не было. Зато я нашел Петровича, который увлеченно беседовал с невысоким эмоциональным толстячком, оказавшимся при ближайшем рассмотрении режиссером Соловьевым.
Горделиво покосившись на своих надзирателей, я намеренно громко поинтересовался у Петровича, куда делась Белла. Оба мэтра обернулись и доброжелательно уставились на меня слегка помутневшими глазами. Петрович мигнул, изобразил в воздухе ладонью некое парение и с выражением произнес:
– Фьють! Птичка улетела!.. Вы, к сожалению, опоздали. Но, как говорится, а что ей до меня?.. Ха-ха! Попробуйте поискать в Париже.
– Или в Австралии! – живо предложил Соловьев с хрипотцой в голосе.
– Спасибо! Я так и сделаю, – сказал я.
На лицах серьезных ребят отразилось разочарование. Они переглянулись и предпочли оставить меня в покое. Получив свободу маневра, я опять бросился на поиски необщительного редактора.
Я обнаружил его в туалете – стоя над раковиной и зажмурив глаза, он плескал в лицо холодной водой, время от времени критически оглядывая свое отражение в настенном зеркале, – наверное, ему хотелось добиться давно забытого ощущения чистоты и свежести.
Кроме нас двоих, в туалете никого не было. Я бесшумно подошел к редактору и остановился у него за спиной. Кирилл Андреевич поднял голову и увидел меня в зеркале. Лицо его исказила гримаса отвращения.
– Вам плохо? – заботливо спросил я.
Редактор с ожесточением принялся вытирать руки бумажным полотенцем, зло бормоча сквозь зубы какие-то неприятные слова. Наконец ему удалось справиться с раздражением, и он предостерегающе сказал:
– Вас все-таки выведут, если вы не оставите людей в покое!
