вас никого не было, вас никто не сдерживал…
– Позади нас была Сторша, – пожал плечами Март. – Последний укрепленный город. Некуда было бежать… да и не дело это, сударь, с поля боя бегать.
– Ты так предан королю Бертину? Или своей стране?
– Это не моя страна и не мой король, – честно сказал Март, понимая, что потуже затягивает веревку. – Я наемник.
– Это мне известно. Тогда почему ты не бежал? За что ты дрался?
– За себя, – незатейливо признался Март, – за товарищей своих, за друга вот.
– Разве не за деньги?
– Какие деньги, когда война проиграна? Уже нет.
Да, по первости им платили, несмотря на то, как они в армию попали. Не то чтоб хорошо, однако какие-то деньги перепадали. Под конец уже и нет, и они даже право имели уйти, почему не ушли… ну это Март вряд ли смог бы объяснить. То есть себе – мог, а другим совестно было. Он остался, потому что не спешил уходить Ли. Вот и причина.
Офицер помолчал, рассматривая Марта в упор и немного кривясь. Воняло. Ну что уж тут поделаешь, воды не давали вовсе – вот чай утром и суп ближе к вечеру. И все. Если б даже кружка и перепала, Март бы ее выпил, а не на умывание потратил.
Офицер прошел по ступенькам, постукивая подковками на сапогах. Солдаты подтянулись еще больше, те, что скучали за спинами висельников в ожидании приказа, тоже подобрались и Март решил, как и положено, напоследок посмотреть в небо. Оно конечно, больше
– Мы судим и приговариваем строго по закону, – сообщил офицер. – Все должно быть правильно. Капитан ошибся, формулируя приговор, поэтому он не может быть приведен в исполнение. Вы, разумеется, будете наказаны – выпороты кнутами и отправлены на рудники или каменоломни, но смертная казнь для вас отменяется.
Март медленно опустил голову. Как Ли это называет – слуховые галлюцинации? Но тогда уж и осязательные, то есть… тьфу, забыл… о! вот – сенсорные тоже, потому что петлю ослабили и стащили с голову, не щадя ушей. Выпороты и отправлены на рудники?
– Пожизненно? – с ленцой поинтересовался Ли. Офицер не велел надевать петлю обратно, а сухо ответил:
– Это определит судья, когда вы сможете быть отправлены на рудники. Он исследует степень вашей вины и назначит срок наказания.
– Нас не повесят? – тонким голосом спросил мальчик у Марта. А ты кнуты-то выдержишь, дружок?
– Вас не повесят, – не без сожаления вздохнул офицер.
– Ну вот, – насмешливо прошептал Ли, спускаясь вслед за Мартом с эшафота, – а ты говорил, философия в реальной жизни не пригодится.
***
Пороли по голому, ладно не по заду. Март не без труда снял куртку и рубашку – уже не гнулись от грязи и засохшей крови, в той последней битве он был несерьезно ранен, рана затянулась еще по дороге в тюрьму, но одежду это не спасло. Офицер, присматривающий за исполнением наказания, вдруг что-то приказал и ушел. В просторном помещении было холодно, и привыкший к спертой теплоте камеры Март поежился. Ли обхватил себя руками за плечи, стараясь согреться. Ничего, вот как начнут охаживать, жарко станет. Вопрос в том, сколько. Полсотни – ладно, хотя кнут не плеть, кнут кожу порвать может, а если больше? Мальчик трясся, но больше от страха. Двое остальных во все глаза смотрели на Марта и не понимали, как ему удалось спасти всех от смерти. Март подумал, не погордиться ли собой, но решил отложить на потом, неизвестно, что они станут думать, отмахав пару месяцев киркой в каменоломне. Может, о виселице станут вспоминать с нежной грустью.
Их с Ли отделили от остальных и повели… мама моя родная, в баню! В натопленную баню с горячей водой! Мыла дали! Правда, маленький кусок на двоих, да и за это спасибо.
– А позволено ли будет спросить, сударь, – вежливо поинтересовался Ли, – чего ради нам такое счастье?
Причина оказалась прозаична до смешного: раз уж им решено сохранить жизнь, то эту жизнь надо использовать рационально и с толком, чтоб работать смогли, а настолько грязных и пороть-то нельзя, занесешь инфекцию – заражение начнется, придется лечить, лечение может затянуться и их нормального функционирования придется дожидаться неопределенное время.
– Боже, какие зануды! – направленно прошептал Ли, так что вряд ли его кто-то другой услышал. Он уже нагнулся, чтоб налить горячей воды, как командный окрик остановил его. Пришел цирюльник! Правда, не для того чтобы сделать им красивые прически, а избавить от вшей посредством сбривания волос. У Марта даже в теплой бане замерзло лицо – так уже он привык к бороде. Ничего. У него голова не квадратная… А вот когда Ли, с удивлением осмотрев его пах, начисто лишенный поросли, разрешили пойти мыться, Марту выдали склянку с вонючей больше, чем Уил, мазью и велели все как следует намазать. Уж лучше б и там побрили, потому что лобковых вшей у него не было. Неоткуда было взяться. Потом ему еще пришлось просидеть так целый час, гадая, оставил Ли ему мыла или все изведет.
Оставил… вообще-то, Март и не сомневался, Ли – он такой, но надо же было чем-то голову занять этот час. Думать о счастливом избавлении от смерти не хотелось, потому что это казалось жестокой шуткой. Вот он сейчас намоется, расслабится, выйдет такой чистый и готовый к честному каторжному труду, а его бац – и обратно в петлю, чтоб словоблудием не занимался, не по чину наемнику стилистические тонкости обсуждать…
Горячей воды было – залейся, но Март по старой привычке экономил. Все равно менять пришлось, почернела быстро, и второй раз он мылился уже с таким удовольствием, с каким, наверное, женщин не любил, ну а в третий уже просто так, и вода уже оставалась чистой. Воровато оглянувшись, он набрал еще полный таз горячей воды и вылил ее себе на голову. А цирюльник хороший, ни единого пореза ни на лице, ни на маковке…
Полотенца, права, не дали, зато подождали, пока он обсохнет в теплом предбаннике, где его брили. И одежды-обуви не дали. Вот счастье-то – топать по двору, сверкая голым (отмытым!) задом, да еще под холодным осенним дождиком…
Ну и дурак ты, одернул себя Март, нежный какой, дождика испугался, идти-то всего несколько минут, не обморозишься, не зима, а зад твой тут никого не заинтересует, прикроешь срам ладошками и пойдешь подставлять спину под кнуты… или шею под петлю. И пускай, чистым и помирать приятно.
Он и правда не успел замерзнуть, разогревшись в бане. Экзекуция уже закончилась, и Март с грустью понял, что мальчик ее не выдержал. Живые так не смотрят. Жестоко били. Ли, валявшийся на лавке лицом вниз, повернул голову и удовлетворенно прикрыл глаза. Обрадовался, что Марта увидел. Спина у него выглядела… да не так чтоб уж и особенно страшно, Мальчишка, поди, скорее от всего пережитого страха умер, чем от боли. Мужики вон тоже вполне живые, потому что покойники уже не стонут.
Марта сноровисто уложили на свободную лавку и крепко всыпали, не особенно разбирая, где спина, а где и пониже. Март изо всех сил старался не стонать, даже руку себе прокусил, рот затыкая. Ли ведь молчал. Этот – точно молчал, потому что однажды лекарь ему сломанную руку целых полчаса никак вправить не мог, а Ли и не пикнул даже, вот сознание терял, было. Ну как Март мог ему свою слабость показать, такому…
Потом их вчетвером кинули в камеру – волоком тащили, даже Ли идти не мог, маленькую, в лучшем случае на двоих рассчитанную. В ней были топчаны, и Ли с Мартом кое-как утеснились на одном, оставив
