Перемещенное лицо. 3. Не Квадра

ускорилась регенерация – ссадина на лбу уже заживает, а от раны на ноге через пару дней ничего не останется. Твое тело – твое, и это тело человека, и ты никогда не обретешь скорости вампира, просто потому, что твои мускулы за твоей реакцией не успеют. Другой метаболизм. Но видеть, слышать и реагировать ты будешь гораздо лучше – благодаря Гаю, который всегда был с тобой. Разговаривать он с тобой, может, и не будет, но думать вы будете вместе. В целом, примерно так.

Дан долго молчал, но все же поинтересовался:

– А чего лапшу на уши вешали насчет сознания и души?

– А одно другого не исключает, – отрезал Нирут. – Но объяснить тебе это я не могу, потому что ты упорно не желаешь верить в магию, хотя и провел рядом со мной столько лет, и лучший друг у тебя маг. Никто не слышал, как Гай тебя звал. Только ты. Потому что он не говорил. Но признать это ты не можешь, потому что так и не способен перешагнуть через свои дурацкие представления о том, что возможно, а что нет.

Дан посмотрел на Аля, и тот кивнул.

– Это и есть единение. Гай проявился. Ты немного стал Гаем. Это началось примерно полгода назад… то есть началось-то еще тогда, но окончательная адаптация случилась недавно.

Дан улыбнулся. Стать Гаем? Неплохая мысль.

Я стал тобой. Всегда буду с тобой. Всегда.

На этот раз Дан совершенно отчетливо слышал голос Гая. Его интонации. Его тембр. И что с того, что голос звучал внутри?

– А парень-то сбежавший – не просто вампир, – известил он Нирута. – Он маг.

Видеть потрясенного властителя ему доводилось не так уж часто, хотя… доводилось потрясать. Нирут, впрочем, с собой справился почти мгновенно, и потрясенность его Дан и Аль увидели только потому, что он им увидеть позволил – свои люди. Ненадолго он погрузился в задумчивость и совершенно неожиданно решил:

– А вот Флайта об этом информировать пока не стоит.

Дан и Аль синхронно кивнули, Шарик подумал – и тоже кивнул, юморист. Нирут фыркнул и кинул в него пирогом. Пирог прилетел по адресу – ловить куски дракон умел еще лучше собаки, так что Черныш только проводил кусок обиженно-удивленным взглядом.

– Может, парень тебя не тронул, потому что увидел клеймо, – предположил Аль. Дан вспомнил метательный нож и усомнился:

– Может, ему просто неинтересно убивать меня? Человек, не маг – это просто скучно.

– Ага, – буркнул Нирут, – скучно… Он тебя просто не знает. С тобой заскучать невозможно. Ладно, вещи собирайте.

И через десять минут они были дома.

* * *

Нога и правда зажила через два дня. Не просто рана затянулась, как должно бы, а вообще зажила. Даже при надавливании не болела. От ссадины на лбу должен был остаться шрам, но не остался. Самочувствие было бодрое, настроение неплохое. Нирут все больше отсиживался у себя, решая глобальные проблемы. Когда Дан спросил, что делать с Крестом и куда Нирут намерен его прятать, тот посмотрел смурно и ответил: «А вот прятать его придется тебе. Где хочешь. Хоть в озере утопи, хоть в землю закопай. И мне не говори. Ты не представляешь, какой это соблазн».

Дан и спрятал: в землю закопал. То есть выворотил камень в персональном помещении Шарика в конюшнях, угнездил туда камень и замаскировал. Иначе поступать не хотелось, потому что в первую же ночь. проведенную в собственной спальне, Дан увидел два совершенно независимых сна. Это, в общем, было неудивительно, сны он видел, только очень редко запоминал, а тут… Монолог Гая, например, мог повторить дословно. И если исходить из теорий Нирута и Алира, это тем более неудивительно, потому что сон сном, а Гай Гаем. То есть во сне Дан, как всякий обыкновенный человек, перестает обуздывать свое создание, чем подсоздание и пользуется, подсовывая что ему заблагорассудится. Сны большей частью – реакция мозга на реальные события (святое убеждение Дана), только вот реакция малость неадекватная, чаще смешная, иногда пугающая. Он гнал от себя мысли о Гае и единении, вот подсознание и отыгралось полной мерой. А исходя из теорий, забыть этого сна Дан не мог, потому что Гай стал частью его, следовательно, вполне способен распоряжаться его памятью. Сон был болезненно- приятный. Гай, такой, каким он был всегда, сидел в кресле у камина с открытой книгой на коленях, когда Дан вошел в комнату… или в его сознание. Гай поднял голову, улыбнулся так, как улыбался только Дану. Это разговором не было, потому что Дан молчал – или себя не слышал, говорил только Гай, и так хорошо было снова слышать его голос, что Дан вспоминал сон (не сон?) с блаженной улыбкой.

«Они почти правы, Дан. Это действительно я. Это действительно произошло. Это единение. Мои гены слились с твоими. Я не знаю, как это могло случиться вне лабораторных условий, но это случилось. Ты ведь всегда понимал, что процесс взаимный, не только мне нравилось пить твою кровь, это нравилось и тебе. Возможно, будь я жив, я тоже сейчас изменился бы, во многом став человеком. Я почти уверен, что не нуждался бы в крови. Понимаешь? Это, скорее всего, и есть то, что все ученые-вампиры искали в течение столетий: возможность не пить кровь заключается всего лишь в систематическом употреблении крови одного конкретного человека в течение нескольких лет. Сценарий невозможный, потому что никогда не найдется нескольких сотен тысяч человек, готовых давать свою кровь вампирам. Неважно. Мы все равно нашли способ сосуществования.

Я всегда буду с тобой, Дан, и сказать не могу, как это меня радует. Я люблю Аля, люблю Шарика, только все равно не так. Не в крови дело. Может, в готовности ее дать. Да и какая разница? Ты – лучшее, что было в моей вполне благополучной жизни, Дан. И я рад, что смог дать тебе что- то. Ты будешь видеть и моими глазами, слышать и моими ушами, и реакция у тебя будет почти моя, насколько позволит твой метаболизм. И на мелкие раны ты сможешь обращать не больше внимания, чем Аль.

Говорить с тобой я не буду. Не смогу. У меня не получается пробиться сквозь твое здравомыслие, ты интерпретируешь это как «голоса в голове», как раздвоение сознания. Оно не раздвоилось, Дан. Просто их у тебя стало два. Твое, конечно, доминирует, ты – Первый. А мое подскажет, где сможет. Вот только во сне… Ну будешь ты воспринимать это как сны – и что? Если тебе будет от этого плохо, я замолчу, мне достаточно просто быть с тобой. Помнишь, мы говорили, что стали частью друг друга? Впрочем, что ж это я, я ведь знаю, что ты помнишь. Тогда это была скорее психологическая близость, а теперь – биологическая. Тебя это пугает. Но это я, Дан, слышишь? Я, Гай. Я не смогу причинить тебе вреда. Никогда. По определению. Я всегда знал, что мой удел – не мир спасать или великие дела делать, а хранить тебя. Оберегать. Я очень рад, что тогда дал тебе шанс, и ты этим шансом воспользоваться сумел. Первое проявление реакции вампира. Главное, что ты жив. И благодаря тебе – я тоже немножко жив. Видишь, получается, что я не только тебя спасал, но и себя тоже.

И уж поверь, Аль тоже очень хорошо знает свое предназначение. Властитель может думать что ему угодно, хранить равновесие, спасать мир, строить козни, но Аль прежде всего будет оберегать тебя. И если ему вдруг придется сделать выбор, я знаю, что именно он выберет. И ты тоже знаешь.

Это не потому что ты великий человек. Нет, вовсе не великий. Самый обыкновенный. Разве что способный спасти вампира и ринуться в костер за незнакомым эльфом. Спроси властителя при случае, был ли способен на это он хотя бы в прежние времена, когда он еще был простым магом.

И знаешь, я понял, почему ты не веришь властителям. Теперь – понял. Ты прав. А я здорово ошибался».

Потом Дан продолжал спать, чувствуя теплый терракотовый взгляд, и было ему так хорошо, как не бывало последние тридцать лет.

А второй сон, собственно, сном не был. То есть монолог Креста Рока Дан воспроизвести бы не смог