Архитектурная часть проекта одобрена императором; что до убранства здания, то здесь мы. рассчитываем на вас. Стены его должны вобрать все наилучшее в Риме. Возможно, кому-то из вас известны какие-либо шедевры искусства, способные подобающим образом украсить дворец. Или кто-то из вас владеет затейливыми устройствами или оригинальными предметами быта. Мы поощрим любое желание нам содействовать и просим никого не смущаться малостью или внешней простоватостью предлагаемой вещи. Подлинное величие оттеняется мелким, стройку любого размаха красит завершающий штрих.
ГЛАВА 6
Трибуны Большого цирка заполнялись в течение трех часов. На вершинах высоких мачт висели матросы, разворачивая над публикой огромный многоцветный навес, призванный уберечь ее от лучей палящего римского солнца. Сквозь плотную толпу проталкивались разносчики еды и питья, перекрывая своими криками немолчный гул людских голосов.
Наконец к нижним мраморным ложам, над многими из которых были установлены дополнительные навесы, стала стекаться и знать. Аристократы усаживались на специально приготовленные подушки, периодически поднося к своим лицам ароматические футлярчики и мешочки, призванные заглушить кисловатый запах более чем шестидесяти тысяч распаренных человеческих тел.
Толпа шумно приветствовала появление знати, ибо оно означало, что игры вот-вот начнутся. Время от времени кто-то из черни пытался задеть соленым словцом какого-нибудь чиновника или сенатора, но эти выкрики игнорировались. Подобное было чем-то вроде привычного ритуала и считалось в порядке вещей.
Через какое-то время взревели трубы, возвещая о прибытии императора Трубачей больше заботила громкость, нежели чистота звучания инструментов, что возымело действие: публика мигом утихла. Когда трубы смолкли, Нерон, одетый в сверкающую зеленую тогу, проследовал к своей ложе, и, как только он в ней появился, шестьдесят тысяч глоток исторгли приветственный рев:
– Слава! Слава! Слава!
Нерон улыбнулся, он выглядел по-мальчишески молодо, рев словно утроился, чернь обожала его. Когда император воздел обе руки в благодарящем актерском жесте, крик уплотнился и стал оглушающим, он стих лишь минут через пять.
Удовлетворенный Нерон сделал знак свите присоединиться к нему. Четыре раба внесли в ложу подушки разложили по креслам. Один из них подал порфироносцу очки из тонкого зеленого хрусталя. Нерон тут же надел их, ибо день был солнечным и он не хотел, чтобы у него устали глаза.
Удобно расположившись, император замер в скучающей позе. Кресла вокруг него заняли Тигеллин с военным трибуном и двое преторианских центурионов. Слева от Тигеллина сидел Вибий Крисп 1. Он уплетал холодную куропатку, по- честному поделившись ею с Авлом Вителлием 2, отменно организовавшим Нероновы игры и заработавшим на том неплохой политический капитал. В правом углу ложи чинно посиживал Марк Кокцей Нерва 3, оказавший власти огромную помощь в раскрытии недавнего заговора. Молодой человек негромко переговаривался с Гнеем Домицием Корбулоном; впрочем, генералу эта беседа вскоре наскучила, и он, отвернувшись от Нервы, сказал что-то императору. Видимо, замечание имело успех, поскольку Нерон откинул назад голову и захохотал.
Дождавшись, когда Нерон отсмеется, Корбулон спросил:
– Я вижу военных тут много, а где же ценитель изящного?
Нерон скорчил гримасу.
– Петроний отказывается посещать игры, поскольку я снял запрет на кровопролитие в цирках.
Услышавший это Тигеллин ухмыльнулся.
– Вкусы римлян Петронию не по нутру. Нерон вдруг нахмурился.
– Мой славный преторианец, я тоже не жалую бойню. Я сам ее, собственно, некогда и запретил.
Не зная, что на это сказать, Тигеллин озадаченно выпрямился и замер, слегка изменившись в лице.
Новые завывания труб возвестили о прибытии группы весталок. Девственницы вошли в свою ложу. Чернь почтительными рукоплесканиями одобрила их появление и ударилась в свист. Весталки прибыли, император на месте – чего еще ждать?
И опять рявкнули трубы, затем водяной орган, встроенный в барьер ограждения, издал мощный рык, после чего разразился бравурным маршем. Врата жизни широко распахнулись, начался гала-парад.
Организатором этой серии игр был Вивиан Септим Корвино, ставший в свои двадцать девять сенатором и недавно унаследовавший титул и поместья отца. Он был полон решимости сделать карьеру, однако римская чернь всяким выскочкам не очень-то потакала, и молодого сенатора освистали, как только он выехал на арену, чтобы сделать по ней первый крут. Корвино смутился, к тому же он заметно побаивался двух львов, влекущих его колесницу, хотя за ними присматривали закованные в серебряные доспехи рабы. Улюлюканье все усиливалось и к тому времени, как сенатор доехал до подиума, достигло своего апогея. Красный от ярости Корвино взошел по ступеням и, плюхнувшись в кресло, свирепо уставился на императора. Испытанное унижение слегка помутило ему мозги.
Громкие нестройные завывания труб вновь слились с хриплым мычанием водяного органа, провозвещая явление публике всех участников состязаний, зная, чем ублажить римское население, распорядитель игр на сей раз отошел от традиции и пустил вперед колесницы, хотя игры открывались вовсе не гонками. Завидев три четверки упряжек, толпа бурно возликовала, ибо такое количество колесниц означало, что состоятся три заезда, вместо заявленных двух.
Кошрод уверенно правил своей упряжкой. Лошади нервничали, но он давно свыкся с их норовом и не обращал внимания на царящий вокруг шум. Рядом шла колесница синих. Перс изучающе взглянул на возницу, выискивая изъяны в его стойке, и натолкнулся на ненавидящий взгляд.
Следом за колесницами шли отряды бойцов. Мускулистые гладиаторы мирно соседствовали с вооруженными сетями и трезубцами ретиариями, хотя еще до захода солнца они должны были превратиться в смертельных врагов. За бойцами вышагивали охотники и звероловы, многие – со своими живыми трофеями. Два огромных нубийца вели страусов и от всех приотстали, чтобы их подопечные не затеяли драку. У гигантских птиц был скверный характер, с этим приходилось считаться.
Толпа подобрела, ее вопли становились все более благожелательными.
