Посидели мы с ребятами ещё немного, как раз перерыв устроили небольшой, решили покурить выйти, стоим, ребята мои впечатлениями обмениваются, я с ними немного постоял, решил в зал вернуться. Сел за стол, плеснул себе водки, только заглотил, посыльный влетает с телефонограммой из штаба. Приказ Главкома — с пленными нашими делать что хотим, но не отпускать. Хоть в лагерь сдать, хоть к стенке поставить. Тут опять наши вернулись, давай опять мы спиртным накачиваться. Поддали хорошо. И решил я ребят порадовать своих, ведь каждый день под смертью ходят. Вспомнилось тут, как я к Севе в Испании в гости ездил, поднялся и говорю;
— Друзья мои, мы все здесь собрались, чтобы отметить праздник. Первый наш Новый год. Но какой же праздник без дам?
Все смотрят на меня и не понимают, а я ординарца поманил и командую ему громко: пленных женщин сюда, всех. Детей — в лагерь.
Тут господа офицеры мои сразу повеселели, заулыбались, сразу посуда наша зазвенела, ребята стали до кондиции себя доводить срочно. Минут десять прошло, дверь в наш офицерский зал распахнулась, вталкивают к нам японочек. Те в кучу сгрудились, плачут, видно, солдатики их по дороге успели пощупать малость. А ребята мои собрались толпой и рассматривают их. Выбирают. Нас-то, офицеров-лётчиков почти двести человек, а их — всего двадцать шесть, да двоих детишек оставили в казарме. Я сижу, любуюсь на картинку, тут офицерики мои пошептались, помитинговали, потом политуполномоченный ко мне подходит:
— Господин майор, офицеры нашего соединения единодушно постановили предоставить вам право выбрать себе первому.
Тут то я и понял, что несмотря на всё моё нежелание придётся и мне выбирать, а то не поймут меня геноссе. Поднялся я, стакан водки полный заглотил для храбрости, закусил кусочком сала, сразу кураж какой-то напал, и к дамочкам нашим. А те ещё больше плачут, прямо захлёбываются. Смотрю я на них, думаю, кого выбрать, а Ююкин мне шепчет на ухо: «Это ещё не всё, командир, мы решили тебе на всю ночь девицу отдать. В единоличное пользование». Меня внутри так всё и перевернуло, но виду не показываю, что противно мне… Не этого мне хотелось. Прошёлся я разок, смотрю на них, вдруг вижу, молоденькая совсем стоит, ну, лет может, шестнадцать ей, семнадцать от силы. И личико такое, европейскому вкусу соответствует вполне. Я на неё пальцем и указал. Выдернули девочку из толпы и ко мне приволокли, а она кричит в голос, вырывается, и чего-то это меня вдруг как завело, никогда себя таким не видел. Взял я её за руку, к столу подтащил, на стул рядом пихнул и наливаю здоровенный стакан коньяку. Показываю пальцем, мол пей. Та головой крутит, в отказ! Да как она, тварь недоразвитая, посмела, думаю?! Взял, прямо рукой ей рот разжал и залил силой, у неё глаза на лоб, всё горит во рту видно, запихал следом гвардейского пыжа русского, чтоб закусила, а сзади уже визг несётся — там во всю делёжка идёт. Но я на это внимание перестал уже обращать, ординарца опять свистнул, велел ему ко мне в домик принести ещё коньяку, закуски… Наливаю по второму кругу, у подруги моей глаза совсем круглые стали, вижу начинает коньяк действовать потихоньку, я свой поднял, ей второй толкнул, на этот раз не сопротивлялась, сама выпила и кусок рыбы с блюда ручонкой своей прозрачной цап, и жуёт, на меня глазками из-под чёлки сверкает. Ну, махнул я свою порцию, гляжу, у девицы уже всё, поплыла. Я поднялся, её на плечо закинул и в квартиру свою военную, домик командирский. Хорошо, ординарец мой догадался сверху тулуп накинуть на меня и ношу мою, караульные тулупы сами знаете — немаленькие… Добрался я до дома, девицу на кровать скинул, сам пошёл умылся. Чуть полегче мне стало. Вернулся в комнату. А та уже тоже сидит на койке и видно, что ничего не соображает, раскачивается только, ещё бы — пол-литра коньяка шустовского в неё закачали. Потянул я за завязки, кимоно с неё стащил — ноль эмоций, подогретый труп, одним словом. Сидит и что-то по-своему бормочет, потом плюх, и вырубилась. Накрыл я её одеялом, посмотрел вокруг, вроде ничего такого опасного колюще-режуще-стреляющего не наблюдается, скинул мундир и в постель полез, а как подушки башкой коснулся, тут же и сам вырубился, моментально… Мои ребята сутки веселились без перерыва, развлекались на всю катушку, кроме моего подарка всех японок опробовали, а после их солдатикам отдали, они тоже ведь люди… Что потом с женщинами стало, меня уже не волновало. У меня своя проблема появилась, личного характера… Я утром проснулся — лежит моя девица рядом, молча слёзы из глаз льются, губы дрожат, но смирно лежит, не трепыхается, и так меня вдруг за душу взяло, что приподнялся я на локте и нежно так её по щеке бархатной погладил и поцеловал. Она вдруг меня обняла и, ну в общем, сами понимаете. Всё у нас тут и случилось… Я хоть и не мальчик, но такого у меня в жизни не было, тот роман с Серовой вообще, молчу. Чувствую, запала мне эта девочка в сердце. И я ей тоже. Не объяснить просто словами это, но понимаем, что для обоих всё что произошло между нами — не просто так… И имя у неё красивое, Анаи. Я её Анной звал. Звал… Она меня ждала с вылетов, всегда встречала в дверях, полюбил я её. На самом деле ей уже почти двадцать было, японки, они долго детьми выглядят… В
