пакете подаёт. Не успел я его открыть, опять моторы гудят, и снова к нам гости, Ер — 2, «Хейнкели», «Сикорский-Юнкерс» пикирующие, транспортники. А к вечеру казаки целую толпу заключённых из концлагеря пригнали, цыган с евреями, добровольцев из сибирских лагерей. Те на себе и топливо приволокли, и боеприпасы, и лес. А как разгрузились, их сразу на стройку погнали, аэродром строить, землянки копать, капониры, позиции для зенитчиков оборудовать. Ночью к нам опять гости пожаловали, сел «пятьдесят второй» юнкерс транспортный, а на нём сам генерал Врангель прилетел, Александр Николаевич, заместитель командующего, его со двадцать пятого августа туда направили. Вызвал он меня к себе в самолёт, обрисовал обстановку, а потом, значит, в лоб, любимым русским инструментом по имени кувалда, что мол, решили они с господином генералом Слащёвым, изучив опыт прошедших боёв создать нечто новенькое, и назвали это воздушной армией. Теперь в составе части будет будут два полка фронтовых бомберов, полк штурмовиков, полк пикировщиков, и три полка истребителей прикрытия, со всеми наземными службами. Плюс особая разведывательная эскадра и полк ночников. Тут мне плохо стало. Я его и спрашиваю, мол, задачи то какие мы решать должны? Да и должность командира такого подразделения генеральского уровня… А он мне в ответ, не переживай, мол. Получится, значит. Будем всю авиацию так переделывать, а нет, так нет, никто тебя винить не будет, учтём уроки и ещё что-нибудь придумаем. Так, что, майор, жди ещё гостей. И почти целую неделю нас никто не тревожил особо, а мы комплектацией и слаживанием боевым занимались. Вдруг через неделю объявляют обращение Верховного Воеводы России, что мол сегодня, первого сентября сего года польские демократы при прямой поддержке Франции и Англии без объявления войны вторглись на территорию России, идут ожесточённые приграничные бои… Мои орлы даже приуныли, да в обед нам новое обращение зачитали, на этот раз наше, немецкое — Адольф Гитлер, верный союзническим обязательствам объявил Речи Посполитой войну, и части вермахта начали активные боевые действия против польских агрессоров. Что тут на поле началось! Лётчики от избытка чувств стрельбу в небо открыли, митинг организовали, наш политуполномоченный Ююкин речь толканул, меня качать начали. Как представителя союзнических частей. Вечером сводку зачитали. Я и обалдел, дружок мой школьный отличился, Вилли Хенске. Так прямым текстом и заявили, что рота тяжёлых панцеров специального назначения под командованием лейтенанта СС Вилли Хенске уничтожила в течение дня полк польских «Рено», кавалерийскую дивизию и два артполка ста семимиллиметровых гаубиц французских, не потеряв ни одного человека и ни одной машины. Мне даже на душе полегчало, а ночью нам и первый боевой приказ на армию пришёл — совершить налёт на резервную японскую мотомеханизированую бригаду, стоящую возле Номон-Хан-Бурд-Обо…
Глейвиц. Оберштурмфюрер СС Вилли Хенске. 1939 год
Первого сентября в обед объявили тревогу. Мы как раз наши новенькие танки обкатывали, только что полученные, «Т-28» называется. Только не те, на которых я в «Каме» катался, а новые, модернизированые. Пушка — 8,8 см, дизель и броня — уральские, оптика и радиооборудование — наши. Не машина, а сказка! Идёт плавно, в отсеке просторно, комфортно. А броня! Лоб — 80 мм, а борт — 40! Ни какой 37- имилиметровой пушкой не пробить! Ну ещё бы, такая бандура! Короче, пожрали мы с ребятами в столовке, вдруг сирена. Мы бегом на плац, только я своих эсэсманов построил, командир пред строем вышел и стал нам приказ Фюрера зачитывать. А в приказе том говорилось вот о чём: мол сегодня, первого сентября войска Ржечи Посполитой без объявления войны вторглись на территорию нашего товарища по Тройственному Союзу, России. И верные союзническому долгу, для защиты геноссе, дружба с которым скреплена кровью под Варшавой и в Испании, он, Фюрер немецкого народа Адольф Гитлер вынужден объявить войну Польше. Я даже строчки из приказа запомнил наизусть: «Польское государство отказалось от мирного урегулирования конфликта, как это предлагал сделать я, и взялось за оружие… Вероломное нападение на нашего союзника, которое нестерпимо для великого государства, доказывает, что Польша не намерена с уважением относиться к границам наших верных соратников по Договору Нового Тройственного Союза. Чтобы прекратить это безумие, у меня нет другого выхода, кроме как отныне и впредь силе противопоставить силу».
А посему, вперёд! Пленных не брать, поляков — не жалеть! За вероломство наказать требуется примерно!.. Закончил речь наш оберштурмабаннфюрер и велел экипажам танки к бою готовить, все, без исключения, а офицерам, я к тому времени уже оберштурмфюрером стал, в штаб явится за получением задания. Ну, я своим гавкнул. Те только сапогами затопали и в парк умчались, а я в штаб пошёл, вместе с остальными. Завели нас в тактический зал, это где ящик с песком стоит, на котором местность моделируют, и стали нам боевую задачу ставить. Всем досталось. Кроме меня. Нет, я, конечно, понимаю, что рота моя особая, и машины у нас экспериментальные, но если война, то какие там опыты? Воевать — так все должны в бой идти, а не отсиживаться за спиной у друзей, тем более, что я русским личный долг имею, не зря же они меня три года учили? В общем, настоял я на своём. Получил приказ и рванул в парк, к своим ребятам, а там пыль столбом, дым коромыслом, манны мои боезапас грузят, ходовую проверяют, солярку заливают. На башни траки запасные вешают, ящики инструментом забивают, всё, что положено по регламенту. Тут смотрю, один краску где-то раздобыл и на башне написал: За Родину! За Союз! Ну, я конечно ему высказал поначалу, а потом подумал, и одобрил всё-таки. Инициативу. Только в свой «Т-28» залез, гарнитуру на уши натянул, как слышу команду: На выход! Ну, так всё и началось…
Подполковник Всеволод Соколов. Восточный Фронт. 1939 год
И вот я снова на Дальнем Востоке. Господь хранит меня, и вместо жуткой мясорубки Дальневосточного или Забайкальского фронтов я прибываю в Монголию. Поздним вечером мы выгружаемся в Дзамын-Уд с недавно построенной железной дороги. Лихорадочная разгрузка танков после двухчасового стояния в тупике, ругань с комендантом вокзала, сочный мат господ офицеров из других частей, ожидающих своей очереди — все это действует на меня «умиротворяюще». Если в обычное время в России две беды — дураки и дороги, то теперь добавляется еще стихийное бедствие в лице Главного Управления Военных Перевозок. Кроме того, в Дзамын-Уде присутствуют еще и монгольские чиновники, чья деятельность, бесспорно, добавляет «порядка и организованности».
Наконец, наоравшись и охрипнув, я, вместе с двумя ротами своего батальона двигаюсь по дороге на Эрлянь. Темно как в могиле. Тусклый свет светомаскировочных фар точно сгущает тьму, вместо того, что бы разгонять ее. Наши Т-30 мерно громыхают по ночной дороге. Милосердный Боже, спасибо Тебе за то, что наш комдив, генерал-майор Анненков, в простоте душевной не делает разницы между парадной и полевой формой одежды. Сопровождающие нас Черные гусары прекрасно видны в темноте в своих белых ментиках.
Марш тянется уже второй час. Неожиданно вахмистр, едущий перед нашей машиной поднимает руку. Стоп!
— Стой! — рявкаю я. Ротные дублируют мою команду, и колонна застывает в неподвижности. Мы через чур сладкая мишень на дороге, поэтому я командую, — Башнеры! Приготовиться к отражению воздушной атаки! — и вылезши из танка по пояс, интересуюсь, — Вахмистр, что там?
— Союзники, господин подполковник.
— Не понял, кто?
— Монголы.
Точно. Навстречу нам движутся легкий БА «Хорьх», следом внушительный БА-11, два штабных «Руссо-Балта» и добрая сотня всадников, от которых отделяется группка и во весь опор летит к нам. Вахмистр сдает назад, предоставляя мне как старшему по званию разбираться с азиатскими соратниками.
Среди подъехавших видны золотые погоны даргов. Я решаю взять инициативу в свои руки:
— Кто такие?
— Конвой фельдмаршала Джихар-хана! — раздается в ответ веселый голос, — Разрешите поздравить
