– Студент! По слухам, он сильно поднялся в последнее время. И к его мнению стали прислушиваться. Дикая какая-то история была с ним – дай бог памяти… Только странный он человек, этот Студент. Он ведь совсем не из братвы. А даже наоборот – почти интеллигент. Но я ведь с ним сидел. И знаю его: довольно крутой пацан.
Щукин пыхнул сигаретой и только сейчас заметил, что она не прикурена. Он лихорадочно защелкал зажигалкой, втянул в себя ароматный синий дым и, едва не захлебнувшись им, закашлялся.
– Странный он, это точно, – размышлял Щукин, вскочив с кровати и в невероятном возбуждении прохаживаясь по комнате. – К его мнению прислушивается сходняк, а он живет анахоретом. Может быть, для того и живет анахоретом, чтобы сложнее было к нему подобраться. Одни используют для своей безопасности охрану, а Студент забился куда-то в грязный угол, где никто не знает – кто он на самом деле. Ну, и что мне теперь делать? Из людей, вхожих в воровской сходняк, я знаю только Студента, только с ним могу поговорить. Но добраться до него будет сложнее, чем до кого бы то ни было. Я не знаю, где его искать. Хотя можно подумать. Мне известен его старый адрес – еще до отсидки, но наверняка он там уже не живет. Ну, хоть одна ниточка…
Щукин докурил сигарету и расплющил окурок в пепельнице.
«Студент мне обязан кое-чем, – припомнил он. – Может, хоть это сработает? А если нет – придется принимать радикальные меры. Только без смертоубийства, конечно. Я же не Петя Злой».
Николай вскочил с кровати, чтобы без промедления кинуться на поиски Студента, но, увидев синие сумерки за окном, несколько поумерил свой пыл. Снова улегся на кровать, решив подождать до утра.
«Студент на зоне вроде пришибленный был… – вспоминал Щукин. – Но его не трогали, он какой-то… опасный был. Один раз, помню, какой-то баклан его с нар скинул, так Студент целую неделю под нарами спал, а потом тот баклан пропал. Нашли через два дня – в яме за лесоповалом со сломанной шеей… То ли Студент его туда, то ли сам он… Не знаю. Студент мало с кем разговаривал. И тогда тоже, после этого случая, не разговаривал ни с кем. На свои нары залез молча и к стене повернулся… Но я-то видел! И то, как Студент, озираясь, пошел на тот участок, где баклан работал, и то, как Студент дубину прятал под робой. И Студент знал, что я видел. Я никому не сказал, мне-то что. И Студент мне ничего не говорил. Но знал. А за что он первый раз-то сел? Ага! Бытовуха. Студент неразговорчивый был, но на зоне ничего ни от кого утаить нельзя. Вроде бы Студент к бабе пришел, а тут муж из командировки вернулся… Как в анекдоте – муж на Студента набросился, а тот его… кажется, пырнул чем-то. Не до смерти, даже не до инвалидности, а так… Крик поднялся, соседи прибежали, Студента скрутили, в ментовку его… Муж этой бабы дотошный оказался, шум поднял, в газеты стал писать, Студента и посадили… Тем более что у Студента еще до этого случая напряги с ментурой были – его вроде бы обвиняли в том, что он лекарства из своей больнички тырил и продавал… Дело вроде замяли, а потом этот муж его откопал и, кажется, тоже в газетах пропечатал. А менты, чтобы его успокоить, и сунули Студента на два года за нанесение тяжких телесных… Им тоже лишний раз в старых делах копаться неохота… А Студент врачом работал – хирургом. Это я помню. И еще помню странную историю, которую услышал уже после того, как откинулся с зоны. Может быть, она правдива, а может быть, нет.»
«Дело было в этом городе, – вспоминал Щукин. – Дело было вот в чем. Местная экспериментальная химическая лаборатория, создавая очередной препарат для повышения мужской потенции, вывела как побочный продукт распада какого-то там химического вещества сильнейший наркотик, равного которому, если верить тем, кто мне все это рассказывал, не было не только в стране, но и в мире. Очень сильный наркотик был. Как только соответствующие службы узнали о его существовании, то сразу взяли все это дело под свой контроль.»
Сотрудники лаборатории, впрочем, резонно рассудили, что об их открытии должны узнать власти (имеется в виду не препарат для повышения потенции, а побочный продукт распада – наркотик). И передали все сведения о наркотике в местное отделение Министерства внутренних дел.
Тут-то самое интересное и началось. Сотрудникам лаборатории объявили благодарность и похвалили за сознательность. К их удивлению, им даже не запретили продолжать разрабатывать тот самый препарат для повышения мужской потенции, в результате работы над которым и получился – случайно – наркотик, условно названный ими «йогуртом» – из-за внешнего сходства с этим кисломолочным продуктом.
Сотрудники лаборатории пожали плечами и продолжали свою работу, и продолжали бы ее беззаботно и до настоящего времени, если бы не повышенное чувство гражданской сознательности одного из сотрудников лаборатории.
Ему вдруг показалось подозрительным, что менты не запретили им разработку препарата для повышения потенции, тем самым как бы негласно давая добро на неограниченное производство «йогурта».
«Йогурт», конечно, после экспериментов уничтожался, но, как правильно понимал сознательный сотрудник, до поры до времени, пока технология, которую все равно придется обнародовать для получения патента, не станет известна заинтересованным в побочном продукте распада людям.
А в том, что такие люди рано или поздно доберутся до секрета выработки «йогурта», сознательный сотрудник на сомневался.
Тогда он в один прекрасный день, ни слова не говоря своим коллегам, понес бумаги в местное отделение ФСБ и подробно изложил там всю ситуацию.
На следующий же день экспериментальная химическая лаборатория была опечатана, ее сотрудники по одному сидели в кабинетах местного отделения ФСБ и с запоздалым раскаянием давали показания.
Еще через день взяли того майора, который принял от сотрудников экспериментальной лаборатории формулы и бумаги с подробным описанием процесса приготовления пресловутого «йогурта».
После нескольких часов допроса майор сознался, что замял дело с лабораторией, чтобы самому, без шума и пыли, продать полученные от сотрудников лаборатории бумаги заинтересованным в этом людям.
Продать он ничего не успел и свою неповоротливость объяснил душевными колебаниями. Полное осознание неправильности его поступка, по словам самого майора, пришло за несколько минут перед арестом.
В квартире и кабинете арестованного был произведен обыск, все бумаги, подготовленные для продажи, были найдены, а самого шумно рыдающего майора под усиленным конвоем повезли в следственный изолятор…
А за каждым из сотрудников экспериментальной лаборатории было установлено наблюдение…
Вся эта история с «йогуртом» и незадачливым коррумпированным майором МВД попала к одному