Булпита она обнаружила на плоской крыше. Розовые щечки и искорки радости во взоре говорили, что ему по нраву новое обиталище. Булпиту и правда тут нравилось. Он впервые жил в плавучем домике, но приспособился с гибкостью человека, которого жизнь вынуждала скитаться по американским захолустным гостиницам. Скудные пожитки он удобно разместил в салоне, запас жвачки у него был, недоставало только Библии. Поистине, домашний очаг.
Приближение сестры он заметил не сразу, ибо взгляд его был прикован к Уолсингфорд Холлу. В отличие от Джо, который смотрел на это причудливое сооружение словно на храм, и Адриана Пика, глядевшего на него как на Монетный двор, он разглядывал усадьбу взглядом генерала, которому предстоит взять осажденную крепость.
Внимание его отвлекло тявканье Джеймса и Джона, которые прежде не видели, чтобы человек сидел на крыше, и заподозрили заговор большевиков.
— Привет, сестра! — обрадовался Булпит и, осторожно спустившись на луг, ласково ее обнял. Успокоенные спаниели пошли обнюхивать кротовые кочки. — Молодец, что пришла проведать. Я уж подумал, не обиделась ли.
Леди Эббот высвободилась не то чтобы сердито — не в ее натуре было сердиться, — но с некоторой суровостью. Планам брата она никак не сочувствовала. Перед глазами ее всплывали картинки — вот Бак, хмурясь и грызя трубку, мечется по террасе, словно вспыльчивый тигр, у которого тащат детеныша.
— Сэм, я хочу с тобой поговорить.
Булпит насторожился.
— Да?
— Ты должен отступиться.
Булпит покачал головой. Этого он и опасался.
— Ну, что ты! Никак нельзя. Это дело чести, профессиональная гордость, как у конной полиции.
Четверть века назад, владея дерзким жаргоном гримерных, Алиса нашлась бы, как отметелить эту честь, но жены баронетов считаются с надменно вскинутыми бровями, и она растеряла былой задор, а сейчас — просто охнула.
— Женщинам такого не понять, — упорствовал Булпит.
— Я одно понимаю, у тебя хватает нахальства приставать к людям в доме родной сестры!
— Для настоящего клейщика никаких сестер нету, — афористично заметил он.
— Значит, не отступишься?
— Нет. Для тебя я готов на что угодно. Почти. А тут — не могу.
Леди Эббот вздохнула. Сэм и раньше, в детстве, был упрямый, как мул. Она поняла, что никакие слова не смягчат его, и с обычным своим благодушием бросила споры.
— Ну, как хочешь.
— Само собой. Это кто, спаниели?
Леди Эббот признала, что Джеймс и Джон принадлежат к упомянутой породе, и ненадолго воцарилось молчание. Точно сговорившись, брат и сестра присели на ковер из лютиков и маргариток. Брат сентиментально глядел на речку, идиллический пейзаж согревал ему душу. Что-то навевало воспоминания о Лонг-Айленде, где он как-то зацапал миллионера. Он поделился воспоминаниями с сестрой.
— Вот такой же в точности денек был, голубое небо, птички щебечут-заливаются. Он за мной потом полпути гнался, с вилами, что ли, я уж не стал останавливаться.
— Значит, на судебного исполнителя можно и нападать? — заинтересовалась леди Эббот.
— Что ты, нельзя! Но, бывает, бывает.
— Ты бы поосторожнее…
— То есть как?
— Да знаешь, у нас гостит брат этого Ванрингэма.
— Ну и что?
— Да ничего. Только он рассказывал Баку, что был когда-то боксером.
— Где это он был боксером?
— На Океанском побережье, несколько лет назад.
— Сроду про такого не слыхивал. Небось из этих, которых выпускают для разогрева. Знаешь, — продолжал Булпит, — однажды я влепил иск самому Келли, чемпиону в среднем весе — и где? У него в собственном доме. Сидит, ужинает со своим братом Майком, тот был борец, с кузнецом Сирилом, тоже из цирка, и сестрицей Женевьевой, эта исполняла в мюзик-холле силовой номер. Ванрингэм? Тьфу! Сосунок!
— Какая у тебя жизнь! — невольно восхитилась леди Эббот. — Всякого навидался!
— Да, случалась. Вот, помню, вклеивал иск заклинателю змей. Шестнадцать змеюк, одна другой больше. Всех на меня, натравил.
— А когда ты пошел по этой части?
— Лет через девять-десять после нашей с тобой последней встречи.
— А платят как?
— Средне. Главное тут не деньги. Главное — азарт!
— Вроде охоты у Бака?
— Вот, вот. Они-то думают, что тебя обставили, — ан нет, пожалте иск!
— Не пойму только, как ты вклеишь этот иск Табби Ванрингэму?
— Уж как-нибудь да изловчусь.
— Бакенбарды не нацепляй. Твою физиономию не замаскируешь.
Булпит усмехнулся самой идее — ну кто прибегает к такой банальщине!
— А ступишь ногой на нашу землю, Бак тебя по террасе размажет.
Тут Булпит немного озаботился.
— Ты уж постарайся, внуши милорду, я против него ничего не имею.
— А он — имеет.
— Я редко кому нравлюсь! — вздохнул Булпит. — В нашей профессии всегда так…
Леди Эббот поднялась и указала пальцем на холм.
— Хорошее у тебя зрение, Сэм?
— Ничего, бывает хуже.
— А видишь тот большой кедр? Вон, дальше, за холмом.
— Да, вижу. Я его заметил, еще когда у вас был.
— Так вот, Табби сидит под этим деревом с интересной книгой. Ему приказано не двигаться с места. Как ты мечтаешь до него добраться — выше моего понимания.
— Ловкость рук.
— Ну, прямо!
— Да, да.
В глазах леди Эббот засветилось невольное уважение. Наполеоновский тип мужчин всегда вызывает уважение у женщин.
— А тебе доводилось проигрывать?
— Только один раз, — со скромной гордостью отвечал Булпит. — В последней моей работе. Был такой Элмер Загорин, король ночных клубов. Владел, понимаешь, сетью клубов во всех больших городах. Миллионер, а отказался заплатить сорок долларов за восстановитель волос. Говорит, волосы у него так и не восстановились. У-ух, и погонялся же я за ним! Прочесывал, как говорится, страну. Но он меня все-таки обставил.
— Да?
— Да-с! Взял и помер. Слабое, видите ли, сердце. Осталось заверенное письмо, что я, это, подарил ему счастье, он с детства так не веселился. Вроде излечил его от хандры. Ему все осточертело, прям обрыдло — богатство, богачи, миллионеры там всякие. Скучал и тосковал, пока я не появился. Висел, понимаешь, у него на хвосте. Тут не захочешь, а побегаешь.
— Как лисицы. Бак говорит, погоня доставляет им больше удовольствия, чем охотникам.
— Вот, вот! Хороший был человек, — почтительно произнес Булпит, как бы возлагая венок на могилу миллионера. — Стыд и позор, что не довелось познакомиться.
