— Ну, раз вы настаиваете…
Взяв письмо, Джо пробежал его и поднял глаза. Лицо ничего не выражало.
— И что же?
— Сами видите. Хочет, чтоб я вышла за него замуж.
— Вы выходите за меня.
— За вас? Вы просто клоун!
— Возможно. Но если вам кажется, что я неискренен, вы ошибаетесь.
— Адриан тоже искренен.
— Адриан — червяк! Вряд ли он вообще знает, что такое искренность.
Наступило молчание.
— Отдайте письмо! — потребовала Джин. — Не желаю больше ничего слышать! — Голос у нее дрогнул. — Не желаю с вами разговаривать!
Джо криво улыбнулся.
— Так и думал, что вы это скажете. Но вам и случая не представится. Я уезжаю.
— Уезжаете?
— Через полчаса.
Ее как ножом ударили. С чего бы, собственно? Она сама прекрасно это понимала, но понимала также, что внезапный холод пробрался до глубин души.
— Как — уезжаете?
Ей внезапно открылось, что за последние дни дружба их вымахала с тыкву. Минутой раньше ее переполняла холодная ярость. Она твердила себе, что ненавидит этого человека. А теперь ей казалось, будто она теряет часть себя самой.
— Уезжаете?
— Приходится. Надо зарабатывать на жизнь.
— Но…
Он покивал.
— Знаю, про что вы думаете. Пьеса. Деньги рекой текут, как я говорил Баку. Обидно, но шедевра больше нет. Сегодня последний спектакль.
— Но я… я думала, она имеет успех.
— Это верно. Но она оскорбила мачеху, и когда мы ехали в машине, она сообщила мне, что купила спектакль.
— Как — купила?
— Со всеми потрохами. Американские права, киношные — все. Небесам известно, во сколько ей это влетело, но она может раскошелиться. Ей не нравится, говорит она, чтобы вульгарный памфлет гулял по свету, а ее друзья над ним хихикали. Ее точку зрения можно понять.
— Какое чудовище!
— Ну, не знаю… Ее спровоцировали. Я всегда признавал, что насолил ей, и, должен сказать, восхищаюсь ее ответным ударом.
Джин не могла разделить отстраненно-спортивное отношение.
— Сущая ведьма!
— Наполеоновского типа. Как Наполеон, она проницательно нащупывает слабинку врага и незамедлительно атакует, вынуждая его удирать с поля боя. Вот я и удираю.
— Куда же вы отправитесь?
— В Калифорнию.
— В… Калифорнию?
— В обласканный солнцем Голливуд. На премьере меня познакомили с агентом, представляет в Лондоне одну из крупных студий. Не сходя с места, он подписал со мной контракт. Первоначально мы решили, что я отплываю через месяц, но теперь, когда все так обернулось, придется попросить, чтобы они поторопили события. Я не хочу обнаружить, что мачеха купила и прикрыла студию.
Сердце у Джин горько сжалось от острого одиночества. Солнце скрылось за деревьями, потянуло легким сумеречным ветерком. Ей стало зябко и пусто.
— Голливуд так далеко…
— Да. Очень.
— О, Джо!
Глаза их встретились. Джин вскрикнула, когда он схватил ее за руку.
— Джин, поедем со мной! Давай поженимся и уедем вместе! Ты сама знаешь, мы любим друг друга. Мы созданы друг для друга. Только раз в жизни встречаешь человека, к которому это испытываешь. Второго шанса тебе не выпадет. Наша встреча — это чудо. Если мы пренебрежем ею сейчас, второй не случится. Ты поедешь, Джин?
— Джо, я не могу!
— Ты должна!
— Не могу. Как же я могу предать Адриана?
— Джин, ты что же… Ты что, всерьез намерена вернуться к этому червяку?
— Он не червяк.
— Червяк. Ты прекрасно это знаешь.
— Я нужна ему.
— О Господи! Она ему нужна!
— Да, нужна. Ты же читал письмо. Разве ты не видишь, что после этого бросить его невозможно? Я знаю Адриана. Он хрупкий, беспомощный. Он полагается на меня. Если я брошу его, он попросту развалится. Я чувствую это все время. Ты совсем другой. Ты можешь сам стоять на ногах.
— Нет.
— Да. Ты и без меня обойдешься.
— Обойдусь? Смогу дышать, есть и спать? Да, наверное. Обойтись можно, как ты выражаешься, и без солнечного света, без музыки, без… Джин, ради Бога, опомнись! Ты ведешь себя, как слабоумная героиня из романов Басби!
— Значит, такая я и есть. Не могу нарушать обещаний. Не могу предавать.
— О, ради Бога!
— Не надо бушевать, Джо. Вот твоя беда. Ты врываешься в жизнь, подхватываешь девушку на седло и считаешь — все в порядке. Я не могу всю жизнь ненавидеть и презирать себя. Если я брошу Адриана, мне будет казаться, будто я кинула щенка со сломанной лапой.
— Нет, это абсурд какой-то! Безумие!
— Но я так чувствую после этого письма.
— Наверное, ты еще влюблена в него.
— Нет, вряд ли… А может, и да. Есть в нем что-то. Как он двигается, как иногда смотрит… Ну, сам знаешь, что бывает, когда кто-то залезает тебе под кожу. И с тобой такое случалось. Была какая-нибудь женщина, которую ты не можешь выбросить из головы?
— Да, в Сан-Франциско.
— Ну вот, видишь! И ты будешь помнить ее до конца жизни.
— Не сомневайся. Особенно в морозную погоду. Она двухдюймовую шляпную булавку вонзила мне в ногу. Вот как залезают под кожу.
— Тебе все шуточки!
— А ты хохочешь над ними. Если есть лучший рецепт счастливого брака, назови его. Разве ты не понимаешь? Оттого-то мы и связаны, что умеем вместе смеяться. Джин, моя прекрасная Джин, ради Бога, что это за основание для совместной жизни — слюнявая жалость?
— У нас не только это.
Сумеречный ветерок стих, над деревьями высыпали звезды. Тусклым серебром отливала река в долине. Джо отвернулся и, опершись на балюстраду, стал смотреть в воду. Наконец он встряхнулся.
— Возвращаешься к нему?
— Должна.
