Флик впилась в ветчину. Видимо, как все женщины, она легко меняла настроение.
— Это кофе? — восхитилась она. — Красота какая! И согревает, — она отхлебнула глоток, — и подбодряет. А плакала я… Ну, расстроилась… и вспомнила дядю Синклера.
— Дядю Синклера?
— Вы его забыли? Он тоже у вас гостил, когда вы меня спасли. Они с тетей Фрэнси еще не были женаты, мы с ним совершенно не расставались, — она как будто поперхнулась и пискнула. — Ой, какой кофе горячий!
— Конечно, я его помню, — сказал Билл. — Господи, прямо, как сейчас! Он мне очень нравился.
— И мне, — признала Флик, — Я его люблю.
Они помолчали.
— Еще ветчины? — спросил Билл.
— Спасибо, хватит.
Флик смотрела на огонь.
— Очень трудно с ним расстаться, — сказала она. — А что поделаешь?
Билл вдумчиво кивнул.
— Надо было бежать.
Билл кашлянул, прикидывая, как бы поделикатней осведомиться о планах на будущее.
— Вот, вы говорите, бежать, — осторожно начал он. — А куда, об этом вы думали?
— Нет. Куда угодно, только бы уйти.
— Ага, ага…
— Вы хотите спросить, что я собиралась делать?
— Вообще, хотел бы…
Флик подумала.
— Сейчас мне кажется, — сказала она, — что тогда я понятия не имела. А теперь… Надо бы им написать. Я приколола записку к подушечке для булавок, что я не хочу выходить за Родерика.
— Правильно, — твердо сказал Билл. — Выходить за него нельзя ни в коем случае.
— Я и не выйду, я твердо решила. А письмо написать надо, что я вернусь, если они от меня отстанут.
— Почему вы вдруг догадались, — спросил Билл, — что вам этого не потянуть?
— Понимаете, мы шли по набережной, к нам подбежал какой-то тип, а Родерик испугался и сбежал, бросив меня одну.
— Господи! — воскликнул Билл, наливая ей еще кофе. — Наверное, это был Джадсон. Пишите это письмо. Согласятся на ваши условия — пусть сообщат в «Дэйли Мэйл». У вас деньги есть?
— Спасибо, есть. Просто куча!
— Тогда сидите и ждите. Я думаю, сдадутся через неделю.
— Не знаю, — усомнилась Флик. — Дядя Джордж и тетя Фрэнси очень упрямые. Дядя — из этих коротышек с бульдожьей челюстью, в жизни никому не уступил. Это он упал в пруд, — с удовольствием прибавила она.
— Правда? — обрадовался Билл. — Какой был всплеск, приятно вспомнить!
— Жаль, что он свалился вечером. Хотела бы я это увидеть!
— Днем он бы не свалился.
— Да, правда. — Флик встала. — Теперь мне гораздо лучше. Когда уходишь, комната особенно уютна, вы не замечали?
— Уходишь? В каком смысле?
— Надо же где-то жить! — Она взглянула на терьера, который догрызал косточку. — Куда я Боба пристрою? Вряд ли хозяйка его примет. У них всегда кошки, а он так волнуется…
— Какие хозяйки? — решительно начал Билл. — Никуда вы не уйдете. Это мы с Джадсоном уйдем. Вы останетесь здесь.
— Куда же вам уйти?
— Да в сотню мест.
Флик заколебалась.
— Спасибо большое…
— Не за что. К нам ходит уборщица, она и стряпает. Придет с утра — скажите, чтобы дала вам завтрак.
— Она испугается.
— О, нет! Она — тетка крепкая. Ну, спокойной ночи.
— Спокойной ночи, мистер Вест.
Теперь заколебался Билл.
— Не называйте меня так, — сказал он. — Когда вы у нас гостили, вы называли меня Биллом.
— Да, наверное. — Она погладила терьера, тот покосился на нее, не отрываясь от еды. — А вы меня — Флик.
— Флик! — вскричал Билл. — Правда. Как я все забываю!
— А я вот помню.
— Ну, спокойной ночи, Флик.
— Спокойной ночи, Билл.
Глава VI. Гораций передумал
Уютные владения мистера Парадена (Уэстбори, Лонг-Айленд) дремали на апрельском солнце. Стоял один из тех дней, когда обычные люди так и рвутся на воздух, но собиратели книг предпочитают библиотеку.
Мистер Параден сидел за письменным столом, на котором лежали новейшие приобретения. Поскольку их надо созерцать, изучать, обдувать от дерзкой пылинки, особенно не распишешься. Вообще-то он писал письмо в Англию, старому другу, но в тот момент, какой мы застали, не двинулся дальше слов «Дорогой Хэммонд».
Однако, собравшись, решительно обмакнул перо и продолжил:
«Спасибо Вам за письмо, оно пришло на прошлой неделе, спасибо и за приглашение. К счастью, принять я его могу. Если ничего не случится, надеюсь отплыть к Вам в середине следующего месяца, и радостно предвкушаю нашу встречу.
Есть у меня и что показать Вам. Когда распродавали библиотеку Мортимера, мне посчастливилось купить всего за 8000 долларов экземпляр „Полины“, принадлежавший Браунингу (Сандерс и Отли, 1833), его же экземпляры „Парацельса“ (Э. Уилсон, 1835) и „Страффорда“ (Лонгманс, 1837). Я уверен, что Вы оцените другую мою находку, рукопись девятой песни „Дон Жуана“, почерк, несомненно, Байрона. Именно этой песни недостает в коллекции Пирпонта Моргана, но я бы ее не продал и за 20 000! Есть и еще кое-что, менее ценное.
Может быть, Вам будет интересно узнать, что в недавнее время у меня появился приемный сын, превосходный мальчик…».
На этом самом месте в дверь постучали.
— Войдите, — сказал мистер Параден, отрываясь от письма.
Английский язык так тонко передает оттенки смысла, что просто грех употреблять для недавних звуков слово «постучали». Больше подошло бы «заколотили»; и мистер Параден нахмурился. Он не привык, чтобы колотили в дверь его кельи. Как же удивился он, когда увидел дворецкого!
Именно дворецкие из всех смертных возвели стук в дверь на высоты искусства. До сей поры деликатный звук, производимый Робертсом, скорее ласкал, чем тревожил душу. Мистер Параден решил, что
