— Я имел в виду присутственные места.
— А что касательно первого скажешь?
Муса развел руками.
— Это недоступно моему пониманию.
— Понятно.
Фурат знаком подозвал виночерпия и приказал наполнить все чаши.
— У кого есть соображения на этот счет?… Однако, пейте вино, я не требую немедленного ответа.
И сам взял в руки чашу и пригубил ее. Христианин Варда, осушив чашу, вытер губы и попросил слова.
— Говори, прошу тебя, — сказал Фурат.
— По-моему разумению, — начал Варда, — дело обстоит следующим образом. Если мне не изменяет память, Абу-л-Хасан был назначен начальником тайной службы по рекомендации твоего брата ал- Аббаса.
— Но мой брат погиб во время заговора принца Ибн Мутазза, — заметил Фурат.
— Увы, это так, — сказал Варда, — но погиб он, защищая, низложенного ал-Муктадира. К тому же сам Муктадир своим восшествием на престол обязан также твоему брату, и халиф, видимо, помнит об этом. Между этими двумя назначениями есть связь в лице твоего покойного брата. Во всяком случае, снисходительность халифа можно объяснить именно этим.
— Ты забыл еще упомянуть, что и я своим назначением обязан брату, раздраженно сказал Фурат.
— Я не упомянул об этом, потому что ты не обязан брату своей должностью. Род Бану-л-Фурат десятилетиями наследует вазират.
— Хорошо, — согласился Фурат, — продолжай дальше.
— Я, собственно, все уже сказал.
Варда улыбнулся и взял в руки чашу, наполненную виночерпием.
— Я чувствую в твоих словах какую-то незаконченность, — настаивал Фурат.
— Изволь… халиф не видит в Абу-л-Хасане врага. Может быть, и тебе следует привлечь его на свою сторону, к тому же Ал-Аббас был неглупым человеком, наверное знал, что делает.
— Ты, Варда умен, надо отдать тебе должное.
Варда поклонился.
— Впрочем, как и все здесь присутствующие. Дураков не держим.
Все поклонились.
— Но сейчас, Варда, ты не прав и я тебе объясню почему. Во-первых, халиф — ребенок, он еще не разбирается в людях; во-вторых, мой брат ал-Аббас был недалеким человеком; в-третьих, он рекомендовал ал-Муктадира, по-моему совету. Если он был таким умным, как ты говоришь, тогда почему же он погиб? И, в-четвертых, — диван тайной службы и соответственно Абу-л-Хасан подчиняется Али ибн Иса; и в-пятых — он мне просто не нравится. Но я вижу, что в этом вопросе у меня нет единомышленников, так что меняем тему. Мунис.
Сидящие за столом вопросительно посмотрели на хозяина.
— Я недаром заговорил о том, что Абу-л-Хасан всюду успевает раньше меня. Сегодня он сказал мне, что халиф собирается назначить Муниса главнокомандующим. Я же об этом ничего не знаю, хотя утром имел аудиенцию у ал-Муктадира. Мне еще самому неясна моя позиция в отношении этого, буду ли возражать или одобрю, но в любом случае меня это настораживает.
Варда сказал:
— Может быть, эта мысль пришла ему после аудиенции.
— А когда об этом узнал Абу-л-Хасан? И сразу возникает вопрос, — кому в голову пришла эта мысль: халифу или Абу-л-Хасану?
Фурат запнулся, пытаясь ухватить нечто проглянувшее сквозь эти слова, но заговорил Хамдан, и догадка ускользнула от него. Хамдан сказал:
— Нет ли вероятности в том, что подобное решение исходит от Ша'аб, матери халифа?
— Вероятность этого есть, — задумчиво сказал Фурат, — и вероятность очень большая. Кстати говоря, это очень осложняет дело, но в то же время у Муниса нет денег, а значит, Госпожа лишится мзды, за эту должность — нет у нее к этому интереса. Что-то не сходится. Ну что, господа, час поздний не смею вас задерживать, слуги проводят вас всех по домам.
Благодаря, за гостеприимство, гости стали подниматься из-за стола.
Халиф ал-Муктадир лежал в своей спальне на некотором возвышении, закутанный в тонкое шерстяное одеяло. У ног его сидел Мунис. Тут же стояла небольшая жаровня. Евнух погрел над ней руки, затем достал из складок своей одежды флакон, вылил его содержимое на ладонь, растер в руках. После этого он обнажил ноги халифа, положил их себе на колени и принялся втирать масло в высочайшие ступни. Муктадир сначала от неожиданности взвизгнул и дернулся, но потом успокоился и вскоре блаженно застонал. Мунис укрыл одну ногу, вторую положил себе на колени, вновь погрел руки над жаровней и принялся медленными круговыми движениями массировать подошву. Халиф блаженно застонал. Через несколько минут он расслабленно произнес:
— Мунис, когда ты это делаешь, мне хочется бежать в гарем и хватать первую попавшуюся рабыню.
Мунис засмеялся.
— Повелитель, — сказал он, — скоро ты не будешь нуждаться даже в этом.
— Ты, Мунис, просто волшебник. Не знаю, что бы я без тебя делал. Где ты всему этому выучился?
— В монастыре, повелитель.
— А что это за мазь?
— Змеиный яд…
— О Аллах, — взмолился халиф.
— Не бойся, повелитель, здесь его ничтожная толика, а кроме того выпаренное вино, порошок из львиных когтей, а также некоторые травы.
— То-то прошлой ночью рабыня мне сказала, что я истинный лев, засмеялся халиф.
Мунис весело сказал:
— Ты, повелитель, — лев и без этой мази. Этот заговор всему виной, когда человека за ноги стаскивают с женщины и сажают за решетку, любой испугается. Ты еще очень силен, у другого бы, и ноги отнялись и язык.
Мунис, перестав массировать, закутал ногу в одеяло, выпростал другую и положил себе на колени. Ал-Муктадир вновь застонал. После недолгого молчания халиф сказал:
— Мунис, ты был сегодня великолепен на ристалище, я любовался тобой.
— Благодарю тебя, повелитель.
— Ты рожден быть воином, Мунис.
— Я мечтаю об этом, — признался Мунис и затаил дыхание. Если Абу-л-Хасан сказал правду, то халиф должен был сейчас повторить ее. Но халиф сказал:
— Как ты думаешь, Мунис, взять ли мне сегодня женщину на ложе?
— Как будет угодно повелителю, — разочарованно сказал Мунис.
— Ну, а ты что посоветуешь?
— Я думаю, что лучше тебе поспать.
— Почему?
— Сегодня был тяжелый день, надо отдохнуть.
— Глупости, я полежу немного, а ты иди, распорядись, чтобы подали вина и привели танцовщицу, будем веселиться.
— Слушаюсь, повелитель.
Мунис нехотя поднялся и отправился выполнять приказ.
