застилает туман с моря. Машина круто повернула, и у нас захватило дух при виде красивейшего утеса, который подымался из ярко-синего моря.
— Я не рассказывал тебе о моих друзьях, к которым мы едем — Аароне и Грейс?
— Нет, я их не помню.
— Это мои старые друзья. Я очень их люблю. Очень умные, образованные люди, с хорошим чувством юмора. Написали отличную книгу о психоделических грибах в древней Скандинавии, особенно про использование мухоморов берсерками. Слышала когда-нибудь про берсерков?
— Да, но не знала, что они употребляли мухоморы. Это ведь мухоморы называют волшебными грибами?
— Да-да, те самые грибы с рождественских открыток.
Мы свернули на проселочную дорогу наверх, в горы. Тут и там на склонах лесистых холмов мелькали крыши коттеджей. Наконец Шура припарковал машину рядом с двумя другими и сказал, что дальше мы пойдем пешком.
Через несколько минут мы были у калитки, и нас встречал сам хозяин дома. Шура представил меня. Аарон, невысокий, кудрявый человек, заулыбался в ответ: 'Очень рад вас видеть, Алиса, идите познакомьтесь с Грейс: она командует парадом на кухне'. По заросшей папоротниками лестнице мы спустились к дому: в большой гостиной сидело уже достаточно много гостей, некоторые расположились на полу на громадных подушках.
Аарон проводил меня на кухню, где познакомил с Грейс — стройной женщиной немного повыше меня, с длинными каштановыми волосами, заплетенными в толстую косу. У нее было симпатичное, живое лицо. Она наклонилась ко мне, чтобы перекричать общий шум: 'Привет, Алиса, чувствуй себя как дома! Что будешь пить?'
Красивые проницательные глаза. Видно, что она часто смеется. А какая фигура!
Я взяла стакан сока и вышла на веранду с Аароном и еще одним гостем. Посреди открытой веранды, прямо из пола рос громадный дуб, его крона образовывала нечто вроде потолка. Вокруг сидели, стояли, смеялись и разговаривали люди. Я села на скамейку за большой стол, покрытый белой, в красную клетку скатертью, и, набрав себе закусок, повернулась лицом к дверям, чтобы увидеть Шуру, когда тот выйдет на веранду.
Шура появился через несколько минут, сразу нашел меня в толпе и улыбнулся — я была уже безумно влюблена в эту улыбку. Он присел рядом с бокалом красного вина в руке и, как обычно, спросил: 'Ну, как дела?'
Я отвечала, что отлично, и что Аарон и Грейс, кажется, очень приятные люди. 'Конечно, конечно' — заулыбался Шура.
Примерно через час мы с Шурой весело болтали о живописи с высоким блондином, который представился 'самым гениальным из непризнанных художников Калифорнии'. Мы обсуждали выставку в оклендском музее, куда Шура водил меня за неделю до этого, и хором ругали одного из выставлявшихся художников, который показался нам всем крайним профаном. Я легко запомнила его имя: его звали так же, как моего любимого пианиста.
Вдруг раздался громкий низкий голос: 'Кто хочет — присоединяйтесь'. В углу веранды немолодой человек в джинсовом костюме держал в руке что-то, издалека похожее на большую черную сигару.
— Что это, Чак?
— Это анаша из Африки. Очень, очень сильная вещь, называется «дрэд» — не знаю почему, просто так называется. ((('дрэд' — по-английски 'ужас'))). Клянусь, вы никогда такую не пробовали.
Шура обратился ко мне:
— Говорят, хорошая африканская марихуана. Хочешь попробовать?
— Может быть, только одну затяжку: ты знаешь, мне с ней не везло.
— Я тоже не особенно ее люблю. Но пара затяжек, пожалуй, не повредит.
— Возможно.
— Хотя, знаешь, у меня есть правило — никогда не употреблять незнакомые препараты вне дома.
— Ну, если ты считаешь…
— Да ладно, можно иногда себе позволить… Но только пару затяжек. А то кто его знает, вдруг эта любопытная сигарка соответствует названию? Интересно, как пишется: «дрэд» или 'дред'?
Я засмеялась, и мы подошли к компании, которая собиралась попробовать. Когда сигара дошла до меня, я постаралась сделать совсем неглубокий вдох: мне не хотелось кашлять перед всеми. Несмотря на то, что я курю табак, я почему-то всегда очень сильно кашляю после затяжки марихуаной.
На этот раз все было точно так же. Я побежала на другой конец веранды, останавливаясь через каждые два шага, чтобы прокашляться. Шура шел за мной.
— Прости, со мной всегда так.
— Ничего страшного. Сейчас прошло? — спросил Шура.
Я осторожно вздохнула и сказала, что мне уже лучше.
Мы разглядывали дом и сад. Наш приятель-художник куда-то исчез, и, пытаясь отыскать его взглядом, я заметила, что человек с сигарой обходит гостей, предлагая еще по затяжке. Он подошел к нам, и Шура сделал еще одну глубокую затяжку. Я последовала его примеру. На этот раз я вдыхала очень плавно и не спеша, так что почти не закашлялась.
После этого Шура сказал Чаку: 'Спасибо, я думаю, мы на этом остановимся'.
Чак отошел, и Шура сказал мне: 'Ты не возражаешь, если я отойду на пару минут, я заметил старого друга. Я бы познакомил тебя с ним, но боюсь, сейчас не вполне подходящее время.
Я засмеялась: 'Ага, воображаю, что будет, если во время разговора у меня начнется приход'.
'Я вот тоже так думаю', — заулыбался Шура.
'Иди-иди, я буду либо здесь, либо поближе к столу — если вдруг захочу есть.'
На этот раз я села лицом к блюдам с пучками зелени, чипсами, оливками и прочими закусками. Я уставилась на клетчатую скатерть и стала ждать, когда все начнется. Насколько я помнила, после обычной травы эффект наступал через десять-пятнадцать минут.
Вдруг на меня словно опустилась тонкая, но звуконепроницаемая оболочка: я перестала слышать голоса людей на веранде, перестала слышать вообще. Это ощущение обволакивающей тишины достаточно хорошо знакомо всем, кто употреблял психоактивные вещества, но обычно оно ассоциируется с состоянием глубокого покоя, мне же казалось, что меня заперли, отрезали от внешнего мира. Вдруг я почувствовала, что меня хотят отравить. В моей энергетической оболочке проделали дыру, и теперь сквозь нее на меня льется ядовитая зеленая жидкость.
Я не могла пошевелиться и беспомощно замерла, чувствуя, что сейчас потеряю сознание или умру. Странно, но я даже не испугалась по-настоящему: мои чувства были парализованы вместе с телом. Но думать я еще могла…
Если я прямо сейчас упаду на бок, то до смерти испугаю гостей, Шура может запаниковать, и потом мне будет очень стыдно перед всеми этими прекрасными людьми. Надо облокотиться на стол — тогда я, может быть, не упаду. Это пройдет, если я не умру, обязательно пройдет.
Я почувствовала, как кто-то положил мне руку на плечо, и услышала далеко-далеко голос Шуры: 'С тобой все в порядке?'
Ответить я не могла. Пока я с огромным трудом сохраняла вертикальное положение.
В моем поле зрения появились очертания Шуриного лица. Он опять задал вопрос; слова едва доносились внутрь зеленоватой оболочки: 'Ты можешь говорить?'
Я умудрилась слегка покачать головой из стороны в сторону.
'Тогда слушай меня внимательно. Сейчас я донесу тебя до места, где ты сможешь лечь, и выведу тебя из этого состояния. Понимаешь?'
Я медленно кивнула, уставившись в одну точку: я смотрела на свои пальцы, вцепившиеся в край стола.
Я почувствовала, как Шурины большие руки осторожно поднимают меня под мышки, и с удивлением поняла, что стою. Шура медленно подвел меня к шезлонгу на солнечной стороне веранды, аккуратно посадил и сам сел рядом на табуретку, облокотившись на стол.
