ГЛАВА 5. 'SHROOMS
(Рассказывает Алиса)
Из моих записок:
'Около шести часов вечера мы с мужем приняли по 1,5 грамма измельченной сырой мякоти Psylocybe cubensis с небольшой примесью других грибов. Вкус был приятным.
Последствия начали ощущаться уже через 10 минут. Вскоре весь мир покрылся узорами. Узоры были на всем. Они как бы заполняли все пространство между мною и всем, что меня окружало. Самым распространенным мотивом узоры были какие-то квадратные амебы с черными ядрышками в центре; их было невероятно много, и они образовывали объемный рисунок, напоминавший мелкую проволочную сетку с маленькими черными точками в центре каждой ячейки. Сетку, развешенную во всех трех измерениях.
Где-то в четверть восьмого эффект достиг своего пика. Эта стадия продолжалась у меня еще около трех часов, а у Шуры — около двух (впоследствии он пришел к заключению, что опыт, произведенный два дня назад, притупил его восприимчивость).
Я села за компьютер, чтобы сделать записи, но это оказалось необычайно трудно.
Да! Я хотела пережить действительно интенсивные психоделические ощущения, чтобы описать их. И вот это случилось. Слава Богу, что мы не приняли больше. Полтора грамма — вполне достаточно'.
Я сидела, пытаясь разглядеть комнату за лесом линий, точек и полос цвета красной и зеленой плесени. Окружающий мир стал странным, каким-то чуждым, и я чувствовала, что в нем присутствует некто недружелюбный. От него веяло нелюбовью, эмоциональным холодом и недоброй насмешливостью.
Тут я вспомнила о себе: 'Этот некто — всего лишь проекция меня самой. Я должна овладеть им. Ведь все это — я сама. Нравится мне или нет — но это я'.
Я покосилась на клавиатуру, пытаясь сфокусировать зрение, и наконец-то смогла выйти из X-tree (ура!) и вернуться в WordStar. Я создала новый файл под названием 'shrooms’ (от английского mushrooms — грибы), напечатала дату в правом верхнем углу чистого листа, но дальше дело не пошло. Клавиатура совсем исчезла в зарослях разноцветных узоров, а та часть меня самой, которая превращала предметы в слова и мысли, уступила свое место другой части, которая хотела только погрузиться в этот мир трехмерных узоров или хотя бы обнаружить, каким образом она связана с ним. И тут я подумала: ладно, потом напишу. Сейчас все равно ничего не получится.
Мы с мужем пошли в спальню. Все вокруг шевелилось. Шевелились стены, одеяла, простыни и подушки были покрыты копошащимися амебами и черными точечками вперемежку с красными, желтыми, черными, зелеными и оранжевыми ленточками, очень мутными и тусклыми с виду.
Шура разделся и влез под одеяло. Я уселась на одеяло, поджала под себя ноги и принялась объяснять ему, почему я так сижу. В тот момент я поняла — и сказала ему — что секс меня совсем не интересует. Чтобы мои мысли направились в эту сторону, все вокруг должно перестать шевелиться.
Я объяснила Шуре, что гораздо больше меня интересует и беспокоит совсем другое: мне очень нелегко подобрать слова для описания того, что я вижу. Обычно мне нетрудно выражать свои мысли в словах, но тут дар речи как будто покинул меня, и я не знала, где его искать. В левом полушарии? В правом полушарии? Нигде. И я сказала Шуре, что у меня, похоже, пропала связь между полушариями мозга и между соответствующими аспектами моей личности.
— Тогда закрой глаза, — посоветовал он, — и расскажи мне, что ты видишь на внутренней поверхности своих век.
Я выпрямила спину и закрыла глаза. То, что я увидело, напоминало поток из мелких корявых обломков разноцветных леденцов, а на вершине каждого обломка виднелся совершенно ровный квадратик. На каждом обломке было ровно три квадратика, и всё это было раскрашено в серовато-белый, темно- красный, зеленый и желтый цвета. Всё это показалось мне уродливым и скучным, как дешевый безвкусный линолеум 30-х годов. Я хотела описать эту картину Шуре, но не могла говорить. Самое странное (как я поняла впоследствии) заключалось в том, что мне совсем нетрудно было говорить о чем угодно, кроме образов, которые я видела внутри своей головы.
— Оно такое странное, просто нет слов, — сказала я.
Шура, обычно очень понятливый, тут не понял меня и ласково переспросил:
— Это нечто неописуемое? Ты это имела в виду?
— Нет! Неописуемое — не то слово! Оно такое скучное, неинтересное и до боли обыкновенное, но у меня нет слов, чтобы его описать. Как только я пытаюсь это сделать, происходит полный обрыв связи.
— Хорошо, — сказал он теплым и ободряющим голосом. — Тогда перестань пытаться и погрузись в свои ощущения. Слова придут позже.
— Я знаю. Я знаю. Но это такая ДОСАДА — ведь я могу говорить о чем угодно, и при этом не могу описать то, что вижу!
Я расчесала волосы и улеглась рядом с Шурой.
Некая часть моей личности тут же захотела поплавать в мире образов. Это было что-то вроде ощущения утраты собственного «я». Эта часть личности не заботилась о контроле над ситуацией: она стремилась только к блужданиям и (как говорит Шура) к чистому опыту. Но другая часть личности стремилась контролировать процесс и буквально бесилась от того, что ей не удается взять его под контроль и, в особенности, описать словами. Но выбора не было, поскольку между двумя половинами личности не существовало никакой связи. Может быть, полушария моего мозга действительно отделились друг от друга?
Тут я непроизвольно предприняла нечто вроде эксперимента с контролем. Я спросила себя (вслух, чтобы это услышал Шура): а могла бы я в случае реальной опасности для жизни 'собрать себя в кулак', чтобы защититься? Это оказалось очень просто. Без проблем. По крайней мере, на какое-то мгновение.
Спустя мгновение я поняла, что мое чувство собственного «я», чувство централизованности, постепенно возрастает. И вместе с ним возрастал интерес к собственной внутренней вселенной. Но я не могла там ничего понять. Ведь узоры были только поверхностным слоем. А за ними простиралась область бытия-знания-видения, которая мне совершенно не нравилась.
Почему она мне не нравится? Потому что там нет никаких знакомых эмоций и чувств, к которым я привыкла. Это чужое место. Совершенно чуждое для меня.
Я осмотрела пространство над собой. Узоры все еще висели в воздухе, колыхаясь между мною и потолком.
Какими средствами я обладаю, чтобы исследовать и изучить это, освоить все аспекты самой себя, которые представлены этим? Может быть, это просто мой Наблюдатель?
По радио передавали музыку. После приема психоделиков в музыке обычно открываются новые глубины, она становится гораздо интереснее и рождает повышенный эмоциональный отклик. Но в этот раз не произошло ничего подобного. Музыка была просто музыкой, довольно милой, но не имеющей никакого отношения к происходящему. Она просто была рядом.
Я посмотрела на своего мужа: его лицо было испещрено оранжевыми, желтыми и коричневыми пятнышками. Довольно неприятный, слегка землистый цвет, как и во время предыдущих опытов с грибами.
Мое лицо, наверное, кажется ему таким же.
— Бетховен, — сказал Шура. — Тебе не мешает эта музыка?
Я кивнула и ответила:
— На самом деле мне все равно. Хотя музыка славная. Знакомая.
Но, едва сказав это, я поняла, что уже не цепляюсь за такие вещи, как знакомая музыка, потому что осознаю более важные зацепки внутри себя самой. И тут же почувствовала, что проволочные сетки и непрестанные потоки цвета напирают на меня уже не так сильно, хотя где-то внутри меня они становятся гораздо мощнее.
Я взглянула на Шуру. Он все еще был моим 'вторым я', плотью от моей плоти и кровью от моей крови. При этом я не испытала никакого всплеска эмоций: я просто осознала, кто он для меня, и кто мы друг для друга.
