рассказать этим... которые меня вытащили... Но они не слушают ничего. Разговаривают между собой, а я – словно сумасшедший среди них...

– Вы говорите, были на капитанском мостике, а как же вы оказались в каюте третьей палубы? – спросила я, чтобы прежде всего понять, как вел себя человек в момент катастрофы, а затем уже сделать вывод – можно ли верить тому, что он рассказывает, или это только плод его перепуганного воображения.

– На подходе к мосту я поднялся в рубку, хотя смена была не моя и, по идее, я должен был спать еще часа три... Но отчаянно болела голова и я просто хотел проветриться – накануне засиделись за картами со штурманом. Он и должен был стоять на вахте... Но его там не оказалось... Рулевого – тоже. В рубке был капитан и сам стоял у штурвала. Я спросил, где Василич, это штурман наш. Самойлов ответил, что тот болен, попросил его заменить... Такое бывает иногда... Рулевой, говорит, что-то долго за чаем на камбуз ходит... А я смотрю – берег должен быть слева, а он – справа... Я уставился на него, на берег, не понимаю ничего, голова еще болит, как с перепоя. Соображаю туго. Наверное, думаю, боковым ходом идем, на водохранилищах не один судоходный фарватер есть, можно, в принципе, и выбрать любой из двух, а то и трех, в некоторых местах. Хотя это и нарушение, конечно... Потом на капитана посмотрел, а тот побелел весь, руки дрожат, аж прыгают на штурвале. Сам вперед уставился и замер так весь, словно каменный. Рукой не шевельнет. Дрожит только... Я за ним следом вперед посмотрел, а там, из тумана, мост на нас надвигается и близко уже, машины не то чтобы полный назад, даже застопорить не успеем. То есть ясно уже, раз боковым ходом идем под мостом – не проходим по верхнему габариту, сто процентов! Под мостами для нас один только фарватер проложен – под самым высоким пролетом... А до моста – минуты полторы осталось. Течение ведь нас туда же несет. Меня как толкнуло что-то. Я к капитану подскочил, от руля его оттолкнул, одной рукой дернул рукоятку – передал в машинное – «полный назад!», а другой начал руль выворачивать круто влево. Успею, думаю, поперек пролета теплоход развернуть, тогда не столкнемся, а только прижмет нас к мосту течением... Скандал, конечно, будет огромный, но людей не угробим... Теплоход вроде начал поворот, но смотрю – не успевает он развернуться. Пролет уже прямо на нас с капитаном наползает... Рулевая рубка с капитанским мостиком на уровне третьей палубы находится...

Он оглянулся на груду искореженного железа, находившуюся над его головой, и поправился:

– ...Находилась...

Я не перебивала его, давая возможность выговориться, а сама пыталась представить, как все произошло и почему... Я чувствовала, что он уже не может носить все это в себе, что ему нужно рассказать кому-то, кто будет его слушать. Поведать о том, что он видел, что чувствовал в этот момент, что понял...

– Секунд за десять до первого удара он пятиться начал с мостика... Я про капитана говорю, про Самойлова... Белый как полотно, глаза – с чайные блюдца, а сам кричит, как сумасшедший...

– Что кричит? – спросила я.

– А ничего. Просто – кричит... «А-а-а-!» Так это, знаете, с нарастанием. Потом повернулся и по трапу вниз, как белка, ловчей любого юнги. А ему уж все-таки сорок пять. Не мальчик. На радикулит частенько жаловался. Не врачам, конечно, – мне...

Васильев помолчал, глубоко затянулся наполовину уже истлевшей сигаретой, выпустил дым в сторону и продолжил. Видно было, что каждое слово дается теперь ему с большим трудом...

– Не знаю, почему, но я побежал за ним. Должен был я в рубке остаться, наверное. Раз уж капитан сбежал оттуда. Но я за ним побежал. Тоже, кажется, что-то кричал. Что-то вроде – «Стой!», что ли? Не могу вспомнить. Помню только – Самойлова я не догнал, он успел уже по третьей палубе добежать до лестницы и скользнул вниз. Тут и ударили мы в мост со всей нашей дури...

Помощник капитана опять замолчал...

– Вы после этого еще видели капитана живым? – спросила я.

– Я после этого видел, как человека дверью каюты пополам разрезает, как мозги вытекают из его раздавленной на моих глазах головы... Видел, как одна из стен начинает двигаться навстречу корме, все и всех сметает на своем пути, прижимается к противоположной стене и начинает двигать ее. А люди, которые между ними оказались, – в лепешку... И кровь течет из этой железной гармошки...

– Капитан мертв, как вы думаете? – спросила я Васильева, чтобы вернуть его к теме нашей беседы...

– Я же говорю – не видел его больше... – раздраженно буркнул он. – Но думаю, что он выжил... Я бы задал ему пару интересующих меня вопросов... Поэтому и в больницу ехать не хочу...

Резкий скрипучий голос со знакомыми высокомерными интонациями раздался за моей спиной слишком неожиданно и заставил вздрогнуть.

– Вопросы ему мы сами зададим. Если, конечно, его найдут живым, – какой-то намек послышался мне в словах полковника Краевского, но я так и не смогла разобраться, на что он намекал. – С каких это пор экстремальные психологи подменяют собой следственные органы? Это нарушение субординации. Я буду вынужден доложить об этом инциденте вашему руководству...

– Этот человек нуждался в помощи! – ответила я, чувствуя себя абсолютно правой. – Я выполняю свои прямые обязанности.

– Этот человек нуждается во встрече с государственной комиссией, которая определит степень его вины в том, что произошло с кораблем, в командование которым он входил и нес ответственность за пассажиров...

Краевский отбарабанил все это без малейшей запинки. Канцелярский стиль речи, наверное, очень соответствует состоянию души людей, прячущихся за систему, в которой они работают. А когда прикрылся силой своей структуры, можно и самому немножко вылезти, душу свою потешить... Какую, впрочем, душу? Жалкую, трусливую душонку! Непременно сейчас скажет какую-нибудь мерзость...

Краевский поднял жестом погасшего сразу Васильева с его металлического сиденья, наручником пристегнул его правую руку к своей левой и, уже повернувшись, чтобы уйти, бросил мне через плечо:

– А свои прямые обязанности женщины, если они, конечно, женщины, выполняют в постели... Разве психологам об этом неизвестно?

Хам! Что еще сказать? Другого я, может быть, и пожалела бы еще за такое отношение к женщинам. В конце концов, это же не вина его, а беда – что-то вроде болезни... Но он отнял у меня собеседника, который что-то хотел рассказать, я это чувствовала по атмосфере его рассказа. Он должен был рассказать мне о выводах, которые сделал после всего случившегося... Но этот хамло влез своим солдафонским сапогом в наш едва установившийся контакт с Васильевым и все разрушил... Сейчас старпома начнут нагружать чувством личной вины за случившееся, он это вину готов принять, я это видела. В результате он замкнется и не скажет чего-то важного, чего не успел доверить мне. И никому теперь не скажет. Сам будет мучиться, в одиночку...

Я чуть не выматерилась. И тут же поймала себя на мысли, что Васильев в разговоре со мной не употребил ни одного матерного слова. Неужели на него действовало, что я женщина? Мне не раз приходилось разговаривать с людьми в стрессовых ситуациях, подобных сегодняшней, и мат в таком разговоре присутствует практически всегда... Не знаю, право, почему... Есть у меня, конечно, гипотеза, объясняющая это резким повышением либидо во время стресса, другими словами, увеличением в критической ситуации сексуального потенциала человека, что связано с древнейшими процессами формирования самой психики человеческого вида... Когда право расходовать свою сексуальную энергию доставалось самцам после острой и опасной борьбы, связанной со смертельным риском... Древний психический процесс закрепился в генетической памяти и у современного человека срабатывает в обратном направлении. А простейшая реализация полового акта – замена его словесным эквивалентом... Вот и матерятся люди в момент опасности и непосредственно после нее. И не только мужчины, женщины, кстати, – тоже...

Впрочем, это всего лишь гипотеза, прямого отношения к делу не имеющая. Я вспомнила о ней только потому, что помощник капитана теплохода «Сергей Есенин» Виктор Васильев в эту гипотезу не укладывался... Либо у него был другой, более прямой, более актуальный путь расходования стрессовой психической энергии... Например, – адресная агрессия... Вполне возможно, что это каким-то образом связано с капитаном Самойловым...

Стоп! Васильев сказал, что капитан нырнул в люк, ведущий на вторую палубу... Насколько мне известно,

Вы читаете Седьмая версия
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату