в бабочке, ни один мент не посмеет его задержать… Трубочист решил пару дней отдохнуть с женой, а потом позвонить адвокату Кузькину. Или даже самому майору Муромцеву… Бригадир обещал, что все будет путем!
«Форд» для Дюкино был экзотикой. Как верблюд на Тверской… Дорога в деревне состояла из луж, рытвин и колдобин. Паше приходилось ехать прогулочным шагом. А рядом с иномаркой бежала стайка школьников младших классов. Местные Гавроши орали весело, громко и матерно.
Деревня была не маленькая. Это почти село, но без церкви… Вместо храма в центре населенного пункта Дюкино стоял мощный магазин. Это просто каменный лабаз – торговая крепость с системой укреплений! На высоком крыльце сверкала новенькая стальная дверь на три замка и окно с железной решеткой. Но прутья в ней не из обычной арматуры, а кованых брусьев толщиной с банан.
На фасаде красовалась надпись «Супермаркет», а чуть повыше под тонкой штукатуркой проступало старое название заведения – «Сельпо».
Единственный магазин, это центр духовной и культурной жизни деревни. Это местная эстрада, местное радио, телевидение и справочное бюро… Паша зашел внутрь торговой точки и быстро начал тратить общественные деньги. И на что? Круг слегка копченой соевой колбасы с названием «Краковская», бутылку малороссийской водки, которую пьют герои наших сериалов, а еще два стакана и пакет.
Он вышел на крыльцо, позвякивая приманкой. Но клева не было… Вся дичь попряталась по своим норам. Время были слишком неопределенное. Кто выпил в обед, тот уже побазарил и залег в спячку, а пьющие в ужин еще трудились в поте лица и ждали заветного часа.
За спиной появилась баба, наблюдавшая за Павлом еще в магазине.
– Красивую ты бутылку взял! Она давно на полке стояла. Я на нее три месяца глаза пялила… Дорогая, зараза! А что там внутри – неизвестно.
– Так можно попробовать. Но неудобно вот так на крыльце.
– А зачем же здесь? Можем ко мне пойти. Я баба вдовая – это не зазорно.
Паша попытался оценить собеседницу… Она гораздо моложе, чем казалась на первый взгляд. Совсем даже не баба, а милашка в районе сорока лет… Этот серый платок и телогрейка из колхозных времен – они всех женщин и даже девушек сразу делали бабами – жили были старик со старухой.
Пока шли к «Форду», они познакомились. У милашки и имя было похожее – Мила. Это от Людмилы…
Муромцев не очень собирался пить. Но ему надо было где-то пристроить машину, где-то ночевать и где-то получить информацию о Евдокии Пугиной… Говорливая Мила вполне могла обеспечить все эти потребности. А кроме того очень хотелось есть, а хозяйка бросала на стол не хилую закуску, а полноценное питание.
– Одежда у тебя, Паша, странная. Будто ты сюда за Оскаром приехал.
– Я, Мила, поэт. А это звучит гордо… Мне заказали поэму на сельскую тему. Надо надышаться воздухом лесов и полей.
– Надышаться?.. Ты, стало быть, за вдохновением приехал?
– Вроде того… А еще ностальгия замучила! Я, Милочка, в детстве в деревне жил. А потом увезли меня в город. Это теснота, гарь, толпы народа… Скучаю я по соловьям, по запаху навоза… А у вас, Мила, нет таких, что из города сюда возвращаются?
– Есть одна. Но она вроде как пыльным мешком ударенная. Нет, она не совсем свихнутая, а так – немножко сбрендила… У мужа миллионы во всех заграницах! Могла бы на Канары – так нет, она каждый год в Дюкино идет! Одно слово – Дуня Пугина.
– Интересная личность. Я имею ввиду, что в поэтическом смысле – это несчастный образ.
– Ты наливай еще, Павлик… Так вот, эта Евдокия и живет здесь, как образ! В огороде не копается, самогонку не гонит, перед мужиками хвостом не крутит. Не человек, а кукла! Одни прогулки на уме. Перед закатом вдоль реки мотается, как привидение. Туда – сюда, сюда – туда…
– Так сейчас и есть – перед закатом… Я, Людмила, пойду воздухом подышать. Где тут у вас река?
– За калиткой идешь направо, до водокачки. Там сам увидишь… Ночевать придешь?
– Скорее всего.
– Тебе, Паша, отдельно стелить, или со мной ляжешь?
– Отдельно… Ты извини, Мила, но я еще не очень с тобой сроднился. Ты прямо хочешь, как в мыльной опере – раз, два – и в койку!
– Хочу!.. Ладно, до завтра потерплю, а потом обижусь… Я, ведь, Павел, женщина! У меня свои чувства имеются…
В этом месте был действительно красивейший закат… То, что Людмила назвала рекой, было широким ручьем. В крайнем случае – речушкой, называемой почему-то Чуркой.
Со стороны деревни берег был высокий, а за Чуркой на километры простиралась болотистая равнина с кочками и мелколесьем на бугорках суши. В момент заката все это влажное пространство переливалось и дышало. В такую минуту поверишь, что солнце живое, что вся вокруг природа живая, и что ты будешь вечно жить на этой земле…
Паша очень старался не испугать Пугину. И не насторожить ее телохранителей… Да! В тридцати метрах от Евдокии маячили две личности с бритыми затылками. Муромцев знал таких ребят как облупленных. Даже лучше!.. Год назад он сам чуть не влился в их ряды. В те времена любой охранник в частной фирме получал в пять раз больше, чем полковник Потемкин… Теперь стало сносно. Цербер у мелкого олигарха получает лишь в три раза больше Паши. С этим можно смириться…
Евдокия шла вдоль берега, а телохранители не изменяли дистанции. Тридцать метров – ни шагом ближе, ни шагом дальше… Муромцев слышал о такой системе охраны. Охрана приближается к объекту только при прямой и явной угрозе. В остальных случаях они делают вид, что не знают друг друга. Проще говоря – держат дистанцию!
Евдокия шла навстречу, а Павел просто стоял и смотрел на болотистый правый берег Чурки… Он был уверен, что Пугина не сможет просто так пройти дальше. Девушки никогда мимо него не проходили!
Поравнявшись, она остановилась и произнесла как-то задушевно, как-то проникновенно и ласково:
– Я вижу, что вы очарованы этой красотой. Вчера я тоже замерла и смотрела, пока солнце не скрылось… Нигде в мире нет таких закатов!
– Да, таких нигде нет. Но бывают не менее прекрасные. Я точно знаю. Я сам видел… Помню, как на Домбае солнце садилось между двух гор. Мне даже показалось, что оно не хочет нас покидать и специально зацепилось за скалы… А какая прелесть – закаты на море. Но не в Сочи, и не в Ялте, а в степи за Севастополем. Там солнце заходит огромное и красное. И при легком шторме горит все море! Оно искрится и становится алым, желтым, пурпурным. Ну прямо, как угли в ночном костре…
– Вы говорите так загадочно. Прямо, как поэт!
– Угадали… Я – Павел Муромцев. Фамилия пока не очень известная. Я не тороплюсь печататься. Издал всего три книжки, и очень маленьким тиражом. Только для знатоков, для друзей, для невесты.
– Так вы сейчас жених! Очень интересно… Простите, я не представилась – Евдокия Пугина.
– Очень приятно!.. А кто эти двое, которые сверлят нас глазами? Крепкие ребята, но чем-то очень похожи на сыщиков из старых фильмов.
– Ох, это моя постоянная боль. Мой крест и моя беда. Стараюсь не обращать на них внимания, но не получается… Это мои охранники. Муж заставляет их терпеть. Он у меня что-то вроде министра, и боится, что меня украдут… Пойдемте, Павел, ко мне. Я угощу вас чаем из настоящего самовара.
– А эти хлопцы будут подглядывать?
– Нет, конечно. Охранников в избе не будет. Для них построена сторожка в тридцати метрах от дома… Пойдемте! И не обращайте вы на них внимания. Смотрите мимо. Или на них, но, как на пустое место…
По дороге к дому Евдокии надо было проведать «Форд», стоявший на дворе у Людмилы. В багажнике машины была заперта первая заначка. Это пакет, на дне которого коробка из-под киевского торта, а повыше – конфеты, шампанское, цветы. Он был уверен, что все это пригодится, и оно пригодилось… Надо и дальше играть точно, без промашек. Надо обязательно попасть в цвет!
34
Потемкин не решился использовать ОМОН здесь, в центре Москвы. И Костя Пугин не та фигура,
