Ах, ты старый японский хрыч! Выпытал у меня даже ЭТО! Мне пришлось приложить огромные усилия, чтобы не дернуться, – Судзуки совсем необязательно знать, что по какой-то причине захватившее меня онемение, пошло на убыль, и при большом желании я даже смогу пошевелить рукой.
– Так что, разрешите откланяться, – японец поднялся, – Надеюсь, что к тому времени, когда я вернусь, вы примете единственно верное решение.
И свет фонаря, прыгающий по стенам тоннеля в такт его шагам, очень скоро сменился непроглядной тьмой. Но на душе у меня напротив было светло и радостно. Еще бы! К рукам почти полностью вернулась подвижность, и я уже попробовал на крепость цепи, опутывающие меня, как паутина муху. Жаль безрезультатно. Видимо не настолько они проржавели, чтобы рассыпаться от моих потуг. Что ж попробуем по-другому. И я начал извиваться как уж на сковородке, пытаясь освободить правую руку, которая как мне показалось, прилегала к телу не так плотно как левая.
Не буду утруждать вас подробностями, но прошло не так уж много времени, прежде чем мне удалось выполнить задуманное. А дальше все пошло как по маслу, и я очень быстро освободил верхнюю часть своего драгоценного туловища от крепких объятий цепи. Но каждый плюс состоит из двух минусов: горизонтального и вертикального. Вот и в моем случае без двух минусов не обошлось. Во-первых, ниже пояса мое тело по-прежнему оставалось онемевшим, и о том, чтобы пошевелить ногами приходилось только мечтать. Во-вторых, оказалось, что меня связали несколькими цепями, и освободить ноги от них не удавалось, потому, что в отличие от рук к пальцам чувствительность не вернулась и распутать наверченные узлы, оказалось им не по силам. Ну и ладно. Так поползу. Не промахнуться бы только мимо тоннеля.
И я пополз. Целых два метра прополз, пока невидимая в темноте цепь, приковавшая ноги к железной опоре, поддерживающей балку, не натянулась, и не пресекла мою попытку к бегству. Па-ба-ба-бам. Не собираясь так просто сдаваться, я повернул в сторону и, описывая возле опоры окружность, стал шарить в темноте в поисках достаточно тяжелого предмета, чтобы попытаться разбить цепь, но, увы, кроме рассыпанных ржавых гвоздей, на которые постоянно натыкались мои многострадальные руки, ничего обнаружить не удалось. Наверное, у судьбы были относительно меня совершенно другие планы.
Я неподвижно сидел, прислонившись к опоре, и уже в который раз прокручивал в голове эпизод, вычитанный лет десять назад в одной умной книжке. В годы немецкой оккупации везли на расстрел еврейские семьи. И один сердобольный полицай за золотые сережки, примеченные им в ушах молодой симпатичной еврейки, к подолу которой испуганно прижимались двое черноглазых мальчишек, предложил спасти одного из них. Несчастная женщина долго упрашивала его не разрывать ее материнское сердце, но спасти двоих полицай не смог бы при всем желании. И тогда молодая мать, крепко прижав к себе сыновей, отказалась от помощи, будучи не в силах решить: кому из детей она во второй раз подарит жизнь, а кого обречет на смерть. Тогда это решение любящей матери показалось мне сущей дикостью, но теперь…
Я не буду выбирать. Слышите? Я отказываюсь! Пусть это сделает кто угодно: Бог, судьба, случай… только не я! И тут у меня, кажется, появилась идея, каким образом избавиться от кошмарного выбора. Идея еще только обрастала доказательствами, а бесчувственные пальцы уже пытались поднять с пола, с трудом обнаруженный здоровенный ржавый гвоздь. Сейчас… Сейчас… Нужно только точно попасть в сонную артерию… И может быть, спектакль, который был поставлен для меня японскими режиссерами, не станут доигрывать до финала, если единственный зритель покинет зал. Может быть, они не захотят рисковать, воплощая в жизнь свои угрозы, если меня не станет. Может быть. Но даже если… Это будет уже не мой выбор. Простите меня, родные мои! Простите, если сможете. Наверное, я ослеп, потому что не вижу другого выхода. Прощайте… Неловко зажатый в кулаке гвоздь двинулся к шее, и … буквально раскрошился у меня в руках, даже не проколов гидрокосюма. Н-д-а-а. Облом подкрался не заметно…
Я перепробовал на прочность еще с десяток гвоздей, прежде чем понял, что этот номер до безобразия дохлый. Провалявшиеся больше полувека при почти стопроцентной влажности гвозди были изъедены ржавчиной до основания. В отличие от цепей, сталь которых была не в пример лучше и почти не подверглась разрушению. Холодный пот выступил на моем лбу, неужели меня все-таки заставят выбирать? Хренушки!
Руки зашарили по холодным граням опоры. Что-то всплывало в моей памяти, какая-то несообразность бросилась мне в глаза, когда я, обследуя пещеру, пару раз проходил мимо. Ага, нашел! В стальном корпусе опоры пальцы нащупали обглоданную ржавчиной дыру. Несколько раз ударив локтем, я обломал крошащиеся края, и, убедившись, что устоявший под ударами острый выступ достаточно крепок, попытался избавить запястья от плотно прилегающих браслетов гидрокостюма. Но резиновые рукава не поддавались, и мне пришлось, выдав пару нецензурных выражений в адрес завода изготовителя, навалиться всем весом на прижатую к выступу руку, и рвануться в сторону. Удовлетворенно ощупав образовавшуюся в костюме дырку, я снова положил руку на выступ и вздрогнул от холодного прикосновения металла к коже. Ну, что ж, продолжим.
Боли я почти не почувствовал (спасибо волшебным иглам Судзуки), услышал только противный треск. А потом еще и еще. Глубже, нужно глубже. Острый край на поверку оказался не таким уж острым, но спасибо и за это. Теперь вторую руку. Так. И так. И вот так. Хорошо, что я ничего не вижу, иначе…
Все. Дело сделано, осталось только немного подождать. Я постарался поудобнее улечься на полу и, прижавшись щекой к холодному камню, закрыл глаза. Больше я их не открою. Никогда…
Сколько раз можно повторять: никогда не говори никогда! Я все-таки открыл их. Еще бы не открыть, если в лицо опять хлынул поток холодной морской воды, которая, попав на располосованные руки, обожгла их не хуже серной кислоты.
– Что ж вы, Семенов-сан, так глупо поступили? – озабоченно спросил Судзуки, безнадежно портя мой гидрокостюм, втыкая то туда, то сюда своих стальных помощниц, – Неужели надеялись, что вам удастся таким образом ускользнуть от нас?
Я молча отвернул голову и обнаружил в сером предутреннем сумраке стоящих вокруг хмурых якудза. Не смотря на то, что мне было не до смеха, злорадная улыбка выкристаллизовалась на губах: не вышло у Судзуки отделаться от вездесущих мафиози, не проспавших назначенный час. Я же получил небольшую отсрочку, потому что даже при всем желании не смог бы сейчас встать и тем более идти, а тащить меня на себе, рискуя наткнуться на пограничников, японцы поостерегутся. Так что второй раунд нашего противостояния все равно остался за мной. Смакуя эту воодушевляющую мысль, я неприлично широко улыбнулся. И, как выяснилось, зря!
Взбешенный моим поведением, главарь пятерых якудза, выкрикнул что-то старому Судзуки, очевидно попеняв на не оправдавшее доверие иглоукалывание, и скрылся из поля моего зрения. Старый переводчик, что-то протестующе крикнул ему вслед, и, не дождавшись ответа, безнадежно махнул рукой. Зато остальные якудза одобрительно зашумели, и это почему-то мне оч-чень не понравилось. Когда же я увидел вернувшегося главаря, решительно помахивающего военной катаной, настроение испортилось окончательно.
Не успели мои подозрения оформиться, как один из якудза перевернул меня на живот, а второй, вытянул вперед мою левую руку и заставил пальцы растопыриться, наступив на кисть ботинком. Теперь уже совсем не трудно было догадаться, что все закончится воплощением в жизнь еще одной старинной традиции мафиозных кланов. Оборони царица небесная… Клинок катаны сверкнул и, резко упав вниз, высек искры из каменного пола, по пути отделив мизинец от предназначенного ему природой места, а глумливое эхо на все лады повторило мой крик.
Когда я немного пришел в себя, Судзуки уже заканчивал перевязку. Никого из якудза по близости не оказалось.
– Вы всего лишь отсрочили неизбежную развязку, – поучительно разъяснил мне он, – В прошлый раз я был небрежен, и, понадеявшись на свой опыт, колол вас через гидрокостюм. Скорее всего, именно поэтому одна из игл вошла не совсем туда, куда я ее направил. Больше такого не повторится.
С этими словами он вынул из кармана перочинный нож с многочисленными лезвиями и, немного провозившись, обнажил мою шею и затылок. Затем последовали два укола, и я снова стал беспомощней новорожденного младенца.
– Думаю, что благодаря моему искусству, вы сможете самостоятельно передвигаться дня через три. Вот тогда мы и вернемся к теме нашего разговора, а пока наслаждайтесь временной отсрочкой. И думайте. Ах да, из-за большой потери крови вам необходимо сейчас как можно больше пить.
Он достал откуда-то из-за спины небольшую фляжку и поднес к моим губам. Холодная до ломоты в
