отъезде, Ворон будет за меня. Что он сказал – считай, мои собственные слова. Ну и нормально... Все, удачи тебе.
Сделав еще два звонка другим магаданским авторитетам, смотрящий спрятал мобильник и спросил:
– Ворон, бумага с карандашом есть у тебя? Я все свое на зоне пацанам оставил, сам знаешь, там это редкость.
– Сейчас, пахан, – Ворон тут же протянул смотрящему блокнот с отрывными страницами и ручку.
Батя положил блокнот на колено и написал на верхнем листе несколько предложений. Закончив, он оторвал этот листок и отдал его Ворону.
– Вот, держи маляву, покажешь пацанам. Теперь до моего возвращения тебя все слушать будут.
– Спасибо, пахан, я тебя не подведу! Теперь я и Колыму и золото быстро найду, никуда они от меня не денутся.
– Не хвались, – одернул его смотрящий. – Вот найдешь, тогда другой базар. Ладно, что-то мы тут застоялись. Поехали, что ли.
Ворон кивнул, отложил в сторону лежавший у него на коленях пакет, повернул ключ в замке зажигания, и через несколько секунд микроавтобус плавно тронулся с места. Батя со странным выражением на лице смотрел в зеркальце заднего вида, в котором была видна уменьшающаяся вахта «двадцатки». Трудно было понять, о чем сейчас думал старый блатарь, может быть, о том, что эта ходка, скорее всего, станет для него последней, может быть, об оставшихся на зоне пацанах, может, еще о чем. Но вслух он ничего такого не сказал.
– Сейчас приедем в Магадан, – нарушил тишину Ворон, подъезжая к началу идущей по склону горы «серпантинки», – там на хате отдохнешь маленько. Если хочешь, я тебе девочек вызову, ты, наверное, по ним на зоне стосковался. А сам сгоняю в аэропорт, возьму тебе на завтра билеты. Ты куда поедешь-то, пахан?
– В Сочи, – коротко ответил смотрящий.
– А может, за границу куда махнешь? На Канары или на Кипр?
– Нет, я уже решил. Кстати, Ворон, а куда это ты сворачиваешь?
Микроавтобус в это время действительно свернул с «серпантинки» на какую-то полузаброшенную дорогу.
– Так быстрее, – объяснил Ворон. – Кусок пути напрямую проедем.
– Ну, давай, – кивнул Батя и откинулся в кресле – у него начало ломить спину.
Ворон, видя, что смотрящий не расположен к беседе, вел машину молча. Чем дальше они ехали, тем более дикой становилась местность вокруг: каменные осыпи, мелкие деревья, сопки. С тех пор как микроавтобус свернул на эту дорогу, навстречу им не попалось ни одной машины. Смотрящий успел задремать, но минут через двадцать проснулся от мягкого толчка. Это Ворон остановил микроавтобус.
– Выйду отолью, – пояснил он, выбираясь из машины.
Выйдя из микроавтобуса, Ворон обошел его, расстегнул штаны и стал делать свое дело, наблюдая при этом через обзорное зеркальце за смотрящим. Тот достал бутылку и сидел, лениво потягивая вискарь. Потом вытащил сигарету и закурил. Ворон закончил мочиться, застегнул штаны, внимательно посмотрел на заднее колесо машины и громко позвал:
– Пахан, не в падлу: возьми под сиденьем домкрат, колесо надо поменять.
– Сейчас, – отозвался смотрящий. – Под каким сиденьем-то?
– Под водительским, – ответил Ворон, открывая багажник микроавтобуса и вытаскивая запаску.
Подошедший с домкратом Батя отдал его Ворону и присел на корточки около колеса.
– А что тут менять-то? – непонятливо спросил он.
В этот момент на голову смотрящего обрушился сильный удар тяжелым домкратом, и Батя отключился.
Первое, что увидел Батя, придя в себя, – донельзя довольную рожу Ворона, маячившую в нескольких сантиметрах над его лицом.
– Что, очухался, пахан? – Последнее слово прозвучало особенно язвительно, а губы Ворона в этот момент искривила злорадная усмешка.
Несмотря на жуткую боль в затылке, Батя попытался привстать, но не смог. Руки и ноги его были крепко связаны.
– Не дергайся, Батя, не дергайся, без толку. Веревка хорошая, а связывать ты меня сам учил и про все хитрости свои рассказывал, так что теперь можешь не рыпаться, я все хорошо запомнил.
Глаза смотрящего яростно сверкнули, но вслух он ничего не сказал. Он был до глубины души поражен предательством, но выказывать такие вещи было не в его правилах. Сейчас в его голове лихорадочно проносились варианты объяснений такого поведения Ворона.
И через несколько секунд смотрящий догадался.
– Значит... Значит, мои «отгоны» ты скрысил, а прикуп на Колю Колыму сбил?
– Ну я, – с той же наглой и злорадной усмешкой ответил Ворон. – А стрелки по-любому на тебя переведены. И спортсменов с ингушами я стравил.
– Эх, и сука же ты. Ну и сука... – Голос Бати звучал даже не столько рассерженно, сколько удивленно. – На фиг это тебе понадобилось? Что, жилось тебе плохо?
– А мне надоело в твоих «шестерках» бегать. – Ворон медленным движением вытащил откуда-то из-под пальто пику. – Я тоже хочу быть «в шоколаде».
– Да что ты один можешь!
– А с чего ты взял, что я один? – делано удивился Ворон. – У меня найдутся союзники, не тебе чета. А тебя я кончу сейчас, пахан.
– Ну, пиши! – Взгляд смотрящего был тверд.
Ворон так же медленно, как доставал пику, занес ее над горлом связанного пахана, но когда холодная сталь уже коснулась его кожи, вдруг убрал руку.
– Не-ет, пахан... – протянул он. – Ты не заслужил смерти от пики. Это для тебя слишком просто. Помнишь, как ты вперед меня Егора продвигал, хотя он меньше, чем я, делал? А как долю мою в общак забрал, помнишь? А когда мы с Косильщиком поспорили, ты в его пользу решил. Это тоже помнишь? – Голос Ворона становился все громче и громче, он уже почти кричал.
Смотрящий ответил спокойно:
– Егор был пацан правильный и ни перед кем спины не гнул, даже передо мной. За это я его и продвигал, а сейчас понимаю, что правильно делал. Долю тогда я не только твою в общак забрал, а и свою отдал и других пацанов. А с Косильщиком за тобой косяк был, я тебя еще пожалел тогда, а не надо было.
Ворон злобно оскалился:
– Всегда-то ты прав, пахан. Но на этот раз последнее слово за мной будет. Я тебя прямо тут и оставлю. Или замерзнешь, или волки сожрут. Дорога заброшена, до ближайшего поселка сто пятьдесят километров. Не доползешь связанный-то. – Он резко засмеялся кашляющим смехом.
– Сука, – ровным голосом выговорил смотрящий, глядя в глаза своему бывшему приближенному.
В этом единственном слове было так много презрения, что Ворон дернулся, словно от удара, а потом вскочил и стал яростно пинать ногами лежащего перед ним старика. Он рычал от ярости, брызгал слюной и что-то неразборчиво орал. Из-за затмевавшего ему глаза бешенства он чаще промахивался, чем попадал, но уже после третьего удара лицо смотрящего залила кровь, а еще после двух или трех что-то хрустнуло в боку.
Этот припадок продолжался меньше минуты, а потом силы у Ворона неожиданно закончились, и он остановился, тяжело, хрипло дыша. Несколько секунд он простоял так, глаза его постепенно принимали осмысленное выражение. Потом он встряхнул головой, снова присел на корточки и стал стаскивать со смотрящего относительно теплый лагерный клифт. Сняв, он забросил клифт в машину, еще раз сильно пнул по лицу оставшегося в легоньком лепене старика и прошипел:
– Ну все, пахан, счастливо оставаться...
Он подошел к машине, сел за руль и дал газу. Отъезжая, он с кривой усмешкой смотрел в зеркальце заднего вида, в котором было видно, как на обочине, среди камней, корчится окровавленный старик.
Глава 32
