тщательно замаскированный «подвал» — самый последний уровень человека, которого отбрасывал сейчас, в минуту своего окончательного рождения, как пустую и ненужную уже оболочку.
Ангел сломал печать, отодвинул засов и открыл последнюю дверь.
Ему почудилось, что он глядит в бесконечность, лишенную малейшего проблеска света. Неосвещенное пространство огромно, но не пусто: слышно, что оно заполнено многочисленными невидимыми существами, которые возятся там, в темноте. Их много, и им тесно. Хлопанье крыльев, звуки возни... Еще мгновение ангел слепо смотрел в бездонную яму, силясь разглядеть наполняющих ее созданий, но ни его собственный свет, и даже свет Имени, пылавшего перед ним, не были способны разогнать этот мрак.
А затем темнота выплеснулась наружу.
Поток иссиня-черных, хрипло каркающих ворон вознесся перед взглядом ангела как башня или хищная воронка смерча. Питающиеся падалью птицы заполонили небо внутреннего мира, лишь совсем недавно вычищенное и отмытое от грязных следов человека; и каждая была — как чернильная клякса на листе бумаги. Воздух потемнел. Ангел ощутил невыносимый вкус скверны. Черных птиц было много — так много, что казалось, они заполонили собой все. Они летали, хлопали крыльями, парили в вышине, разгуливали по земле, насмешливо и нагло пялились по сторонам, бесцеремонно гадили, чистили перья... Карканье становилось оглушающим. Потом он заметил — не сразу, но в конце концов это привлекло его внимание, что часть птиц уже не летит, а как-то странно барахтается в воздухе. Они опять слипались в кучу, но уже не аморфную, а вполне определенных очертаний: в воздухе повисла человекоподобная фигура, сложенная из многочисленных вороньих тел.
— Ну что ж, привет, — сказал Гасхааль.
Ангел раздавил слабую индивидуальность человека, но тот, кого он так легко победил, не знал, кем являлся на самом деле. Ангелу казалось, что он победил, но он был бесконечно далек от победы.
Призывая имя своего господина, он воздел меч и направил острие клинка на темную фигуру. Одновременно с его выпадом фигура также устремилась к нему, видоизменяясь по ходу движения. Составлявшие ее птицы слипались в одно целое, на середине пути она была подобна бесформенной черной патоке, потом стала застывать и отчасти посветлела. Превращение это произошло с невообразимой быстротой, бросок был настолько стремительным и точным, что ангел, выставивший перед собой меч, не успел ударить противника. Когда поток достиг крылатой фигуры Служителя, преображение завершилось. Мужчина в темной одежде, с циничной улыбкой и беспощадным взглядом, с рубленым, будто выточенным из камня лицом, с грацией хищника и легкостью птицы, достиг своей цели. Своим телом он ударил ангела
— Мне нравятся ангелы, — доверительно прошептал Повелитель Ворон, приблизив губы к уху создания, в которое в конце концов превратилась его непутевая аватара. — У них такие нежные... глаза.
Они рухнули на землю, сплетенные, чуть не сливающиеся друг с другом в единое черно-белое целое — то ли борцы, то ли страстные любовники. Гасхааль сжал ангела так, что от невыносимого давления начали смещаться и лопаться кости. Ангел закричал. С порочным и издевательским огоньком в глазах Повелитель Ворон лизнул его в щеку, а затем отпустил и поднялся на ноги. Ангела тут же облепили птицы. Гасхааль брезгливо отряхнул руки и сплюнул. Ухмылка исчезла, губы вновь приняли вид ровной, ничего не выражающей линии. Птицы барахтались в одной большой куче, из-под груды пернатых тел медленно вытекала кровь...
Гасхааль сделал вращательное движение рукой — в ней появилась изящная фарфоровая тарелка. Направив вторую руку в сторону тел, он сделал жест, как будто бы манил к себе кого-то пальцем. Вороны мгновенно поняли намек. Собственно говоря, иначе и быть не могло, ведь Гасхааль в той же мере был всеми этими птицами, в какой был и человеком с фарфоровой тарелкой в руке.
Две птицы вылетели из кучи и опустили на тарелку свои дары. Один из них Гасхаалю не понравился: слишком много окровавленных нервных волокон и общий вид совершенно неаппетитный. Он сбросил этот глаз с тарелки, и одна из копошившихся на земле ворон проглотила его прежде, чем брошенное успело упасть на землю. Зато второй был намного лучше: нервные волокна перекушены у самого основания, и крови не так много. Гасхааль аккуратно насадил глаз на вилку, поднес ко рту и надкусил. Прожевал, прислушиваясь к своим ощущениям, одобрительно кивнул. Съел оставшееся. Положил вилку на тарелку, опять сделал вращательное движение ладонью — и посуда исчезла. Посмотрел на то место, где недавно находился ангел.
Куча вороньих тел потихоньку рассасывалась. Ангела там не было. Там вообще ничего не было, даже костей. Только кровавое пятно на земле, но и оно медленно, но верно становилось незаметным. Некоторые вороны клевали впитавшую кровь землю и даже проглатывали ее. Сожравшие слишком много земли блевали.
Гасхааль поморщился.
— Неэстетично, — сообщил он блюющим, икающим, обожравшимся воронам. Вороны замерли, и все, как одна, разинув клювы, посмотрели на своего Повелителя. Тогда Гасхааль распахнул плащ и приказал:
— Марш на место!
Сидевшие на земле птицы захлопали крыльями, поднялись в воздух и втянулись в подкладку Гасхаалева плаща, который стал бездонной и безразмерной ямой. Когда окружающий мир очистился от птиц, Гасхааль оглядел его еще раз. Пастельный и данный прежде лишь полунамеком мир темнел, наливался цветами, образовывал формы. Темные небеса, бьющие в землю молнии, руины замка, немного вспаханной, впитавшей ангельскую кровь земли... Налетевший ветер пах грозой и дождем. Это внутренний мир? Или уже внешний? Гасхааль знал, что между ними нет никакой разницы. Люди полагали, что внутренние, воображаемые миры кардинально отличаются от внешней реальности, данной им в ощущениях, но так было лишь потому, что над внешней реальностью у них было мало власти. Мир, который человек почитал «внешним», был воображаемым миром для лордов и богов. Эти внутренние, поддерживаемые сознаниями реальности появлялись и пропадали, сливались и разделялись, переходили в друг друга и расходились — и Гасхаалю не было никакого дела до того, что кто-то и где-то почитает часть этих реальностей «внешним» и «объективным» миром.
Все вороны спрятались в плаще, и даже поговорить стало не с кем. Поэтому Гасхааль произнес, не обращаясь ни к кому конкретно, просто сказал, задумчиво глядя на небо:
— Ну что ж, кое-что прояснилось. Хотя и не все.
Затем он ушел — покинул человеческий пласт реальности, переместил свое основное внимание туда, где Сила отливается в многомерные формы, которые смертному невозможно ни увидеть, ни представить. Он ушел, но не весь — как и прежде, в человеческом мире он оставил частицу себя.
Повелитель Ворон покинул человеческий мир, а Эдвин кен Гержет — остался.
Многочисленные стрельчатые арки, узкие, но чрезвычайно высокие, создавали ощущение лабиринта. В таком количестве арок не было практической необходимости — Алианой, когда она работала над улучшением своего замка, руководили лишь ее собственные эстетические пристрастия. Она хотела иметь большой замок, но огромные пустующие помещения ее раздражали. Нужно было чем-нибудь из заполнить. Она разбила залу на две неравные части, превратив узкую и вытянутую часть в открытую галерею. Так стало намного лучше.
Первоначальную версию замка создавали самые обыкновенные рабочие. Тогда она была совсем еще неопытной леди и толком не знала, на что способна. Теперь ей уже не нужны были ни демоны, ни люди. Она создавала в голове воображаемый образ, а затем накладывала его на внешний мир. Два представления сливались в одно целое — и получалось то, что надо. Правда, так вольно оперировать материей ей пока удавалось только на собственном Средоточье Силы. За пределами ее владений влияние других лордов становилось слишком сильно, чужие Силы пассивно противились проведению каких-либо масштабных преобразований, удавалось создавать или «убирать», превращая вещь в чистую мысль, лишь сравнительно
