Съездов представителей нескольких приходов. Приезжают гости из Аньера, Курбевуа, Шавиля, Сен- Мора… — иногда человек около ста, и в течение 3–4 дней Конференции доклады чередуются с дискуссиями и беседами. Поет хор. К концу Съезда приезжаю и я. Съезд посвящается всегда какой-нибудь одной теме, например: 'Значение молитвы', или 'Россия и Зарубежье в церковном отношении', или другие какие- нибудь всех интересующие вопросы. На данную тему читают и говорят либо лекторы и ораторы своего прихода, либо кто-нибудь из гостей. Недавно зародился проект более планомерной организованной деятельности приходов. Возникла мысль устраивать эти трехдневные Съезды то в одном приходе, то в другом, чтобы преодолеть психологию приходской замкнутости, привычку жить интересами 'своей колокольни', отсутствие чувства братства приходов. Проект отвечает нарождающемуся стремлению к взаимному пониманию, желанию взаимопомощи и устранению разъединенности приходов: трудно приходу, но он и не подумает попросить помощи у более сильного прихода-соседа. Дай Бог, чтобы это разобщение изжилось и приходы связались между собою в одну дружную семью, наподобие возникших в России после революции Союзов приходов.
Монруж
Честь открытия этого прихода в фабричной зоне Парижа принадлежит 'Православному Делу' — организации, как я далее расскажу [180], созданной трудами м. Марии (Скобцовой) и Ф.Т.Пьянова. Сначала устроили школу, потом — церковь. Настоятелем я назначил о. Валентина Бахста.
О.Валентин, из прибалтийских немцев, воспитывался во Владивостоке, окончил в Париже протестантский университет, получил место пастора и женился на протестантке. Но протестантизм ни его, ни его жену не удовлетворил, и они повлеклись к православию. Однако Бахст продолжал еще некоторое время исполнять обязанности пастора в реформатской церкви. Потом он стал проситься в наш Богословский Институт. Я принял его сразу на 3-й курс: он был хорошо подготовлен в университете, но ему не хватало специальных знаний, надлежало пройти курс православной догматики, истории православной церкви, нашего канонического права, литургики и пастырского богословия. В один год он все это одолел и просил меня о рукоположении во священники. Я его рукоположил и отослал под Суассон в помощники о. Г.Жуанни, организовавшему там детскую колонию.
Колонией управлял о. Жуанни. Человек практической сметки, вел он ее недурно. О.Валентин сначала ему помогал, а потом взял колонию в свои руки и проявил, заведуя ею, много усердия и самоотверженности: сам жил нищенски, а детей кормил хорошо. Вскоре приют закрылся, и безработный о. Бахст остался на иждивении у м. Марии. Положение его было неприятное. Здесь подвернулся проект организации прихода в Монруже.
Помещение церкви в Монруже весьма скромное. В нижнем этаже устроили церковь, в верхнем отвели одну комнату под школу, а другую отдали батюшке. Средств на содержание священника у прихода почти нет; каждая хозяйка приносит ему что может и оставляет свое приношение у двери его комнаты. Я умилялся апостольским нравам; сперва умилялись и прихожане, потом среди них начались трения, поднялся ропот: 'Батюшка немец… батюшка протестант… и зачем матушка за регента? как смеет нас иностранка учить!.. Мы сами знаем…' Много натерпелись батюшка с матушкой, много перестрадали… Видя их скорбные глаза, я старался их поддержать. Конфликт объясняется привычкой русских людей к священнику-бытовику, новизной и некоторой чуждостью им того типа батюшки, который являет о. Бахст. Пастырская ревность у него громадная, а считаться с нашими привычками он не умеет. Проповедь его длится час, а прихожане длинных проповедей не выдерживают — уходят курить, нервничают… Не в меру повышенное представление о своем настоятельстве тоже не отвечает нашим представлениям о батюшке, и авторитетное заявление О.Валентина: 'Я — сказал…' не производит желаемого впечатления. Постепенно недоразумения сглаживаются. О.Бахст побеждает кротостью, самоотверженностью, бескорыстием и терпением. Вообще о. Валентин достойный батюшка, чистой души, пламенного духа.
По собственной инициативе о. Валентин открыл приписную общинку в Плесси-Робинзон. Там предполагают создать церковку благолепную. Один из прихожан, столяр, по воспоминаниям о церкви в своем кадетском корпусе, спроектировал ее, задумав устроить в ней разукрашенный иконостас. О.Бахст разнес проект: 'Безвкусица! Нам сейчас катакомбы нужны, не разукрашенные церкви!..' Прихожане ворчат и плачутся: 'Зачем катакомбы? Мы не хотим в катакомбы!..'
Постепенно организовался самостоятельный приходик с постоянным священником (первым его настоятелем был протоиерей о. И.Лелюхин), и началось спешное устроение церкви в здании старой мэрии — помещении, предоставленном французами бесплатно.
К весне 1937 года храм был уже устроен и украшен. 26 мая я вместе с благочинным о. Д.Троицким посетил Плесси-Робинзон и служил молебен перед иконой Иверской Божией Матери, покровительству которой храм посвящен.
Сен-Морис
В этом предместье Парижа скопилось много русских. Храма нет, и до ближайшего священника далеко. Состояние колонии плачевное: некрещеные дети, семьи в развале… Ф.Т.Пьянов натолкнулся на все эти прискорбные явления и доложил мне. Я стал посылать священников: сперва о. Шпортака (приехавшего из Польши), потом о. Лелюхина и иеромонаха Игнатия (Богословского Института). В Сен-Морисе сняли помещение для церкви — студию со стеклянным потолком и при нем комната-конура для священника. Церковь устраивали сами прихожане. Нашлись среди них столяры, плотники, резчики, живописцы. Конура оказалась нежилой: в холод от топки образовывался пар и буквально нечем было дышать. Я указал на это обстоятельство, тогда прихожане ассигновали деньги на наем комнаты для священника.
Рядом с приходом, по примеру Клиши, организовалось 'Национальное объединение', поставившее себе целью иметь собственную школу, библиотеку и независимо от прихода вести широкую просветительную работу — устраивать лекции, диспуты, литературные вечера, концерты… Сейчас же (совсем как в Клиши) завязался спор: церковь при 'Национальном объединении' или 'Национальное объединение' при церкви? Разумеется, обе организации — братские, существовать они должны параллельно, друг друга не поглощая, друг другу помогая; а церковь и школа остаются вне этих параллельных линий, они должны объединять дружные усилия и 'культурников', и 'церковников'. О.Игнатий, недостаточно толковый настоятель, нормальных отношений с 'культурниками' наладить не сумел, и вследствие этого мелочи приобрели неподобающее им значение. Так, например, 'культурники' устроили танцы в богослужебные часы, а о. Игнатий сказал с амвона: 'А вот безбожники во время службы танцуют…' 'Культурники', задетые за живое, обиделись: 'Как… мы-то безбожники?!' Дабы впредь избежать поводов к столкновениям, я поставил о. Игнатия под ответственное руководство владыки Иоанна (Леончукова). На освящение дома 'Русской национальной культуры' 'Объединение' пригласило меня и (чтобы обойти о. настоятеля) благочинного о. Д. Троицкого. Недавно я ездил на освящение с преосвященным Иоанном и о. Игнатием и старался растолковать членам 'Объединения' норму их взаимоотношений с приходом: члены 'Объединения' входят в приход, а прихожане — в 'Объединение'; русская культура построена на церковном основании, и русскую душу нельзя понять без исторического православия. Указывал на пример старообрядцев, которых много в Жуанвиле, где есть у них церковь и священник; потому они и крепки в своих национальных началах, что глубоко преданы своей Церкви. Слушали, видимо, с удовольствием, но боюсь, не обиделись бы 'церковники', что я поехал в 'Объединение' к 'культурникам'…
Исси ле Мулино
Церковь в Исси ле Мулино возникла благодаря усердию русских инвалидов. Поначалу в большие праздники по их просьбе Епархиальное управление посылало им священника; эти праздничные службы стали привлекать местных православных жителей. Тогда, в 1937 году, инвалиды устроили в своем помещении маленькую церковь и просили дать им постоянного священника. Я назначил о. Жуанни. Просуществовала эта домовая церковь всего два года. В 1939 году она закрылась.
Севр
16 ноября 1938 года я освятил новый храм в 'Доме отдыха' имени протоиерея о. Георгия Спасского. Дело построения этого храма имеет свою историю, связанную с тем, что тело почившего о. протоиерея до сих пор остается не преданным земле [181]. Четыре года оно стояло в нижней церкви нашего Александро-Невского храма. Пылкие, истерические поклонницы почившего создали культ его имени, собирались у гроба, украшали его цветами, некоторые у гроба даже исповедовались и т. д. Создавалась нездоровая атмосфера кликушества. Я несколько раз требовал
