программе 'ИМКА' нет и признака масонства, а причастность или непричастность к нему — частное дело отдельной личности, за которое она сама и отвечает. Думаю, что лица, обвинявшие 'ИМКА' в масонстве, сами не верили в обвинения (настолько они были необоснованны и нелепы), но воспользовались ими для нападения на меня.
В первые годы эмиграции 'Христианское движение' процветало. Создавалось множество разных кружков и содружеств, благотворительных и просветительных начинаний: девичья дружина, витязи, школы (четверговая и воскресная), летние колонии, собрания, лекции, доклады, диспуты, вечеринки… и, наконец, ежегодные съезды, которые привлекали руководителей и представителей 'Движения' со всего нашего рассеяния.
Эти конференции бывали большим событием в среде русской христианской молодежи Зарубежья. Съезд устраивался обычно в летнее время вне Парижа, в каком-нибудь городке, где местная администрация на неделю предоставляла устроителям какие-нибудь спортивные или пустующие солдатские бараки. Один из бараков отводили под церковь, другой — под зал заседаний и столовую, в остальных устраивали дортуары для делегатов. Расписание дня включало ежедневное богослужение, проповедь, лекции профессоров — участников Съезда, доклады в секциях, дебаты, беседы… Мы поощряли самодеятельность и давали молодежи возможность принимать самое живое участие в прениях и при желании выступать и со своими собственными докладами. В последний день Съезда бывала всеобщая исповедь, а наутро в день закрытия все причащались. Настроение единодушия, внимательное, братское отношение друг к другу, высокий религиозный подъем — вот отличительные черты первых съездов. Незабываемое умилительное впечатление… Случалось, эти конференции оставляли глубокий, благотворный след. В их творческой религиозной атмосфере у одного из руководителей Съезда — Ельчанинова возникла и осуществилась мысль о священстве. Идея организации Богословского Института и первое совещание о возможности ее реализации связаны тоже с одной из конференций. К сожалению, за последние годы съезды стали утрачивать свой пламенный религиозный дух…
Как я уже сказал, 'Христианское движение' в первые годы своего возникновения породило много кривотолков. Чтобы положить этому конец и сделать явным до очевидности, что русская молодежь 'Движения' — не масоны, а послушные дети Православной Церкви, я посоветовал 'Движению' устроить свою церковь и иметь своего священника.
На дворе, в гараже особнячка на бульваре Монпарнас, была устроена церковь во имя Введения во храм Пресвятой Богородицы. Настоятелем я назначил выдающегося священника о. Сергия Четверикова [213]. Церковь стала привлекать богомольцев со стороны и обросла приходом.
Религиозно-нравственное воздействие на молодежь достигалось не только привлечением ее к посещению своей церкви, но и организацией летних лагерей, где она в течение одного-полутора месяцев отдыхала на лоне природы и одновременно вела жизнь, подчиненную религиозным началам. В лагере жил священник, ежедневно бывало богослужение, общая молитва, беседы по вопросам христианской веры и Церкви… Лагери превратились в школы религиозно-нравственного воспитания нашей молодежи.
О.С.Четвериков пошел навстречу пожеланиям наиболее ревностным и духовно преуспевшим 'движенцам' и организовал внутри 'Движения' христианское содружество с более строгой церковной дисциплиной.
'Движение' вело многостороннюю просветительную работу, но ею не ограничивалось. Когда наступили черные дни безработицы среди русских, 'Монпарнас' организовал даровую столовую, раздачу нуждающимся белья и одежды, оказывал помощь ночлегом.
Сколько прекрасных страниц в эмигрантской истории 'Движения'! К сожалению, не сумели удержаться на той религиозной высоте, которой достигли. Замешалась политика, в здоровый организм проник яд политических разногласий… Я обвиняю Н.А.Бердяева. Он стал заострять политический вопрос, проводить четкую социалистическую линию, старался склонить умы к принятию левых политических лозунгов. 'Довольно кланялись вельможам, поклонимся пролетариату…' — подобные безответственные фразы привели к тому, что молодежь, которая не забыла еще обид большевизма, у которой не изгладились из памяти ужасы насилия и преследований родных и близких, оказала энергичное противодействие, и в результате мир и единодушие среди 'движенцев' исчезли. Этот разлад до сих пор еще не изжит. Левые (группа Пьянова и м. Марии — последователей и учеников Бердяева) обвиняют правых в непонимании советской действительности, 'нового советского человека', в нежелании примириться с советским отечеством и закапывать ров между прошлым и настоящим. Правые травили левых: вы не учите национализму, вы предаете Россию, вы готовы подать руку гонителям Церкви… Бурные дебаты на Монпарнасе не прекращались. Наконец националисты во главе с председателем французского отдела 'Движения' Никитиным решили с 'ИМКА' разорвать, чтобы их не обвиняли в примиренчестве с советской Россией; они устроились на стороне, на rue Olivier de Serres, № 91. Сперва от них отошли 'витязи', которых возглавлял Федоров и опекали Карташев, Гирс… организовавшие 'Общество друзей витязей'; левые образовали группу 'Православное Дело' под водительством Пьянова, м. Марии, Федотова… и тоже устроились на стороне при общежитии м. Марии на rue Lourmel, № 77.
Сейчас 'Движение' в упадке. Молодежь остыла. Религиозная идеология требует подвига. Мало веры, нужно еще исповедовать ее в однообразной повседневности трудной эмигрантской жизни. После первых лет религиозного воодушевления началась практика веры, а на нее у молодежи не хватило ревности. Потеряв родину, вскоре же обрели надежду, что можно ее вернуть, но надежда не осуществлялась, и героические чувства стали блекнуть. Надо иметь твердые устои, чтобы не поколебаться, не впасть в малодушие и продолжать верить, что, развивая и храня в себе высоконравственные и духовные начала, тоже служишь родине. Это не только подвиг личного спасения, это в каком-то смысле и подвиг духовного пробуждения и перевоспитания своего народа. Политические течения — пассивное приятие тех или иных политических взглядов — с подлинным творчеством не связаны, закалить же себя в нравственном отношении очень важно: человек приобретает на всю жизнь душевную крепость, моральную устойчивость, которая его удержит на поверхности в любую житейскую бурю.
'Движение' все же свое дело сделало и продолжает существовать, хоть и утратило прежнюю свою кипучесть. Политические кружки, увы, проявляют сейчас больше активности и возбуждают больше интереса, нежели религиозная идеология 'Движения'. И все-таки я верю, что оно не погибло. Большой ошибкой вождей была непредусмотрительность: они не приготовили себе смены. Молодежь первых эмигрантских лет уже теперь зрелые, женатые люди, они устроили свою судьбу и от 'Движения' отошли; а маленькие члены 'Движения' еще дети, надо ждать, когда они подрастут и когда проявят себя как сознательные деятели по его возрождению.
'Православное Дело'
'Православное Дело' развилось из общежития для одиноких женщин, созданного м. Марией (Е.Ю.Скобцовой) осенью 1932 года. М.Мария наняла особнячок в глубине переулка (9, villa de Saxe), светлый, удобный, с маленьким садом, и за дешевую плату стала принимать пансионерок. Нужда в дешевом русском общежитии была большая, и дом быстро наполнился. При общежитии м. Мария устроила церковь во имя Покрова Пресвятой Богородицы; обитательницы дома стали ее охотно посещать. От времени до времени в общежитии бывали собрания, на которых либо кто-нибудь из профессоров Богословского Института, либо кто-нибудь из лекторов 'Христианского движения' читали доклады, сопровождавшиеся беседой; эти собрания привлекали довольно много слушателей со стороны. Скоро особнячок уже не мог вместить всех желающих в нем поселиться тружениц, размеры его не позволяли м. Марии развернуться во всю широту ее планов, и через два года основательница перебралась на рю Лурмель, № 77, в большой дом.
В те дни безработица среди русских приняла размеры настоящего бедствия, и м. Мария организовала при общежитии столовую, где на началах самоокупаемости за ничтожную плату в 1 франк 50 сантимов отпускались обеды. Такой дешевизны предприимчивая устроительница достигла благодаря тому, что какие-то торговцы парижского Центрального рынка ('Halles Centrales') жертвовали ей остатки некоторых нераспроданных и скоропортящихся продуктов, а она, с помощью опекаемых ею безработных, притаскивала на рю Лурмель все это даровое добро. Позаботилась она и о крове для своих подопечных: в чердачном помещении дома устроила ночлежку. Гараж в глубине двора был отведен под церковь, которую м. Мария заботливо украсила, недурно расписав стены и стекла. Обслуживали церковь последовательно: о.
