благословении откажет; только когда русский епископат будет в состоянии пригласить к себе своих англиканских братьев, когда соборное церковное сознание русского народа скажет на наши стремления к сближению и единению Церквей 'аминь', только тогда дело наше станет крепко, незыблемо…
Основной вопрос, обсуждавшийся на этих многолюдных собраниях, — апостольская преемственность англиканской иерархии и в связи с ним вопрос о допустимости взаимообщения (intercommunion) в таинстве святой Евхаристии. Мы, представители Русской Православной Церкви, проявили большую осторожность; митрополит Антоний сказал, что все инославные исповедания лишены иерархической благодати, Англиканскую Церковь нельзя выделять из ряда других христианских вероисповеданий, в том числе и католичества; но восточные Патриархи, наоборот, высказывали более широкие, либеральные мнения, тем оолее что некоторые из них, даже наиболее строгий — старейший Патриарх Александрийский Фотий, — фактически, в отдельных случаях, допускали 'intercommunion' с англиканами, а Сербский Патриарх Димитрий в частном порядке уже причащал протестантку, румынскую королеву Марию.
Наши торжественные церковные службы и собрания сопровождались процессиями по улицам. Трогательно было видеть, как благочестивые англичане, встречая процессию, становились на колени и благоговейно ожидали благословения не только своих англиканских епископов, но нас, православных. Однако тут же в толпе кое-где мелькали плакаты 'Долой епископов' — таковы нравы свободной Англии. Никейские торжества были величественны, многолюдны, изобиловали взаимными теплыми приветствиями, несомненно пролагали пути к нашему взаимному сближению, но значение их, конечно, было скорей психологическое, чем деловое.
В том же 1925 году, непосредственно после Никейских торжеств в Англии, собралась церковная Всемирная конференция в Стокгольме, посвященная обсуждению и практическому разрешению наиболее тревожных социальных и моральных вопросов. Выяснилось, что вследствие внутренней неустроенности, неооъединенности христиан в мире, не только трудно преодолеть государственный антагонизм христианских народов, но что этот внутренний разброд приносит вред самому христианству, обнаруживая раздор, соперничество Церквей или взаимное безразличие, умаляет и даже искажает чистоту и величие Христовой Истины. Эта Конференция шла по линии социального христианства. Вдохновителем и председателем был знаменитый примас Швеции епископ Седерблом.
В 1930 году архиепископ Кентерберийский пригласил представителей православных восточных Церквей в качестве гостей на Ламбетскую конференцию. Она созывается раз в 10 лет в резиденции Кентерберийского архиепископа, в его Ламбетском дворце; на нее съезжаются представители Англиканской Церкви со всего мира. Были на ней в качестве гостей и православные иерархи во главе с Александрийским Патриархом Мелетием… Эту Конференцию предварил Собор епископов, созванный в Ламбете (в январе 1927 г.) для пересмотра Служебника (Common Prayer Book). Благодаря влиянию досточтимого 80-летнего старца архиепископа Кентерберийского Давидсона, решено было внести в Prayer Book изменения, приближающие его к православию (дополнение к Первосвященнической молитве, освящение запасных Святых Даров для причащения больных, молитва за усопших…). Изменения вызвали протест Low Church и протестантов. В результате Палата общин, которая, согласно английской конституции, эти изменения должна была утвердить, — их не утвердила. Архиепископ Кентерберийский был глубоко огорчен, ушел в отставку — и вскоре умер. Несмотря на неуспех, Собор несомненно имел значение для экуменического сближения. Думаю, не без его влияния некоторые восточные патриархи стали склоняться к положительному разрешению вопроса об апостольском преемстве англиканской иерархии.
После Стокгольмской конференции событием громадного экуменического значения для христианского мира была Конференция Христианских Церквей в Лозанне (в 1927 г.) под названием 'Вера и Церковный строй' ('Faith and Order'). Она была прямым продолжением Женевской конференции 1920 года, которая собиралась под этим же лозунгом.
В Лозанну съехалось до 500 делегатов: архиепископы, епископы, священники, пасторы, профессора богословия… — представители 90 различных церковных объединений (Церквей и христианских общин). Только Рим своих делегатов не прислал. Восточное православие было представлено группой делегатов от Константинопольского, Александрийского, Иерусалимского, Сербского и Румынского патриархатов и от Церквей греческой, болгарской, польской, западноевропейской, русской (я и протоиерей С.Булгаков) и грузинской. Председателем Конференции был епископ Нью-Йоркский Брент. Пленарные заседания происходили в громадном университетском зале, общие моления — в городском соборе (несколько песнопений и особо составленная молитва о христианском единении).
Лозаннская конференция уже прямо поставила трудную и сложнейшую проблему о соединении христианских исповеданий в единую Вселенскую Церковь. Работа Конференции проходила в духе братской любви, свободы и терпимости друг к другу. Но при этом выяснилось, как трудно отдельным Церквам, оставаясь верными своему исповеданию, своему историческому преданию, не только объединиться, но даже понять друг друга. Очень интересен и показателен в этом отношении выдвинутый протоиереем С.Булгаковым вопрос о почитании Божией Матери, а также о почитании святых и икон. Протоиерей Булгаков придавал огромное значение самому факту — чтобы на этом мировом экуменическом собрании прозвучало исповедание Богоматери. По его глубокому убеждению, Богоматерь мистическая — Объединительница христианства, и только под Ее Покровом христиане могут достигнуть братского единства во Христе. Председатель секции Dr. Garvie отсрочивал в течение целой недели произнесение этой речи. Когда, наконец, о. Сергию слово было дано, аудитория выслушала его сдержанно и с неопределенным настроением; самое большее, что некоторые протестанты могли принять, — это видеть в Богоматери эмблему христианского единения. Из этого можно было заключить, насколько христиане еще далеки не только от объединения, но даже от взаимного понимания в религиозном отношении…
Когда трудности сближения с протестантами выяснились по целому ряду основных начал веры и церковного учения (например, в учении о природе Церкви, о священстве, о таинствах, о священном предании, о соборности как абсолютном критерии Истины), мы, православные делегаты, решили объединиться и выступить со своим особым заявлением. Признавая свое единство со всеми христианскими Церквами, провозглашенное на Конференции с целью возобновления совместного евангельского благовествования миру о Христе (это положение объединило всю Конференцию от православных до квакеров), мы, однако, заявили о незыблемости нашего православного церковного вероучения и ясно и точно, по пунктам, формулировали наши разногласия с протестантами. Восточное православие находило невозможным, при наличии глубоких разногласий в современном церковном сознании разных вероисповеданий, соединиться всем в одну Вселенскую Церковь, но проблему сближения не зачеркивало. 'По нашему мнению, — гласило наше заявление, — все, что можно сделать сейчас, это сотрудничать с другими Церквами в проповедании Слова Божия и в сфере социальной и моральной на основе христианской любви'.
Лозаннская конференция заключилась обращением ко всему христианству с Декларацией, в которой была принята основная линия вышеупомянутого нашего заявления. Решено было работу в экуменическом направлении не оставлять, а для этого избрать 'комитет продолжения' с подотделами в разных странах для подготовления следующих конференций христианских церквей. Одна из них — практического христианства ('Жизнь и Труд') — состоялась в Оксфорде в июле 1937 года, а другая — в августе того же года в Эдинбурге.
Ехать в Оксфорд и Эдинбург я не собирался. Устроители конференций меня запрашивали, не приеду ли я, но я официально уклонился и отправил нескольких профессоров. На Конференцию в Оксфорд: Н.Н. Алексеева, о. Сергия Булгакова, Б.П. Вышеславцева, Л.А. Зандера, В.В. Зеньковского, А.В. Карташева, Г.П. Федотова [236]. В Эдинбург: о. Сергия Булгакова, Л.А. Зандера, архимандрита Кассиана (Безобразова), А.В. Карташева (но он не поехал) и о. Георгия Флоровского.
Однако в Эдинбург мне ехать все же пришлось. Меня стали настойчиво уговаривать и здесь и из Англии. Два мотива обусловили мое решение на Конференцию все же поехать: во-первых, мое появление на Конференции могло сплотить моих профессоров и до некоторой степени разногласия между ними сгладить, дабы они не приняли там неприятных форм; во-вторых, меня заинтересовали и вызвали к себе глубокое сердечное расположение индусы, представители так называемой Orthodox Syrian Church of the East, только что проследовавшие через Париж в Англию; я оказал им посильное гостеприимство, они пожили у нас в церковном доме на рю Дарю пять дней, мы много беседовали и ближе друг друга узнали. Мне
