Что же касается трудов о. С.Булгакова, то епископы, съехавшиеся на Собрание, имели совещание и постановили отложить суждение о них до окончания работ комиссии богословов, которой я поручил рассмотрение учения о. Сергия о Софии.
Подробное донесение об Епархиальном собрании и его резолюциях мы сейчас же отослали Вселенскому Патриарху.
Итак, моя поездка в Белград и все усилия канонически оформить мир церковный не привели ни к чему. С прискорбием вынужден был я признать факт не преодоленного нами разрыва, Сбылось мое предсказание или, скорее, предчувствие, которое я высказал на первом совещании у Патриарха Варнавы, что прежде нужно восстановить моральное единение, а потом уже думать об административном. Письмом от 11 августа я оповестил архиепископа Анастасия как участника нашего Карловацкого совещания (1935 г.) о постановлении Епархиального собрания.
Осенью того же 1936 года состоялся очередной Собор в Карловцах. Хоть меня на Собор и звали, но я не поехал. Собор признал, что новый порядок управления Русской Церковью за рубежом проведен в жизнь быть не может, потому что он мною отвергнут. Соборное определение отклоняло мою ссылку на 'волю церковного народа', якобы не признавшего 'Временного положения'. 'Голос паствы здесь вообще не может иметь решающего значения', потому что такое постановление Епархиального собрания 'несомненно подготовлено и частично внушено докладом Епархиального совета и предварительно речью самого митрополита Евлогия…' — гласило соборное определение. Далее оно приветствовало стремление мое и Епархиального съезда продолжать поиски путей сближения, но энергично подчеркивало свою точку зрения на мой экзархат: единство русской церковной юрисдикции за рубежом может осуществиться, только если я выйду из канонической орбиты Вселенского Престола… Касаясь моего имени, Соборное определение пренебрежительно упоминало 'митрополит Евлогий, именующий себя Экзархом Вселенского Патриарха'. Совершенно непонятно, почему только 'именующий себя', а не действительный, фактический.
Архиепископ Анастасий препроводил мне текст этого определения.
Карловацкие иерархи объяснили неудачу нашего объединения моею неуступчивостью и решили провести свое 'Временное положение' с американскими епископами; а из неудачи они на первых порах сделали соответствующий практический вывод — отменили соборное постановление 1935 года, в силу которого открывать параллельных приходов было нельзя. Теперь они вскоре же поставили протоиерея Григория Остроумова епископом Каннским на Ривьере, несмотря на то, что там, в Ницце, уже находится архиепископ Владимир. Впоследствии судьба им за это отомстила… Когда Архиерейский Синод хотел сменить своего священника в Цюрихском приходе (Швейцария), прихожане расставаться с любимым батюшкой о. Гусевым не захотели, а так как их настоянию не вняли, они постановили обратиться ко мне с просьбой принять их в мою юрисдикцию. Так как на Карловацком Соборе было отменено упомянутое постановление Собора 1935 года и это повело к тому, что на основании этой отмены они поставили Каннским епископом о. Григория Остроумова, я счел возможным поставить в Цюрихе своего священника (о. Гусева). Карловчане подняли крик: 'Как это можно!.. как митрополит Евлогий мог это сделать!..' Архиепископ Серафим и священник Д.Чубов написали мне резкие письма; прибегли и к обычному, испытанному средству — оклеветали священника В.Гусева, стремились дискредитировать его и испортить отношение к нему швейцарского правительства, но это им не помогло.
Еще решительней было постановление Карловацкого Собора 1936 года относительно о. С.Булгакова. Была принята такая резолюция: оповестить главы всех автокефальных Церквей о признании учения о. Булгакова о Софии ересью и одновременно организовать комитет под председательством графа Граббе для охраны православной веры от лжеучений. Главным охранителем православной веры явился не священник, не епископ, а титулованный мирянин…
После упомянутого Собора всю энергию 'карловчане' направили на Германию с целью отторгнуть от меня оставшиеся мне верными приходы и завладеть нашим имуществом. Борьба велась епископом Тихоном уже давно. Еще в 1935 году он пытался устроить в Висбадене параллельный приход с протоиереем Вл. Востоковым во главе и повел тяжбу из-за храма с нашим настоятелем протоиереем П.Адамантовым. В результате этих домогательств, запугавших о. Адамантова, германское правительство наложило на наше имущество секвестр, рассматривая его как бесхозяйное, и назначило для управления им своего комиссара. Протоиерей Адамантов был так запуган, что не выдержал испытания и перешел в Карловацкую юрисдикцию. Теперь надо было ожидать, что и с другими нашими храмами могут поступить так же. Еще до Собора 1935 года епископ Тихон ходатайствовал перед германским правительством о признании и легализации его как главы Православной Русской Церкви в Германии. Для этого, заявлял он, ему будет дано от Архиерейского Синода в Карловцах особое удостоверение, его полномочия подтверждающее. Несмотря на то что я, будучи на Соборе (в 1935 г.), подал меморандум Патриарху Варнаве о церковной борьбе в Германии, создающей условия, противные всякой работе по объединению, — борьба продолжалась. Тогда же епископ Тихон предлагал мне добровольно передать мои приходы, указывая на то, что они скоро получат государственные права. Я отказался. Государственное признание и вытекающие отсюда права епархия Тихона действительно получила в 1937 году: немцы даже выстроили на государственный счет собор для признанной ими церковной организации.
Бороться нам за свои права было трудно, особенно после того, как германское правительство нашло возможным дать легализацию только Карловацкой организации, а нас лишило всяких прав, в том числе и имущественных, в отношении русских церквей в Германии. Декретом Гитлера от 25 февраля 1938 года все церковные имущества в Германии отдаются в полное распоряжение министра культов без права обжаловать его решение по суду… Отнятое от нас имущество передавалось 'карловчанам'. Так отняты были от нас храмы: в Висбадене, Дармштадте, Эмсе, Баден-Бадене, Штутгарте, Лейпциге… Особенно тяжела была утрата храма в Лейпциге, на поддержание которого нами потрачено было столько сил и собрано с огромными усилиями столько денег… Но что же делать… — сила солому ломит!
В августе 1938 года состоялся Карловацкий Собор епископов, клириков и мирян. Собор этот был с большими каноническими дефектами. Прежде всего: кто его созывал и в каком церковном звании был этот созывающий? С одной стороны, архиепископ Анастасий продолжал себя именовать архиепископом Кишиневским и Хотинским; а с другой — митрополитом (чьим?) и возглавителем зарубежной Русской Церкви. Последние два титула очень сомнительны, ибо я сам был свидетелем, как белый клобук возложил на него за чаепитием покойный Сербский Патриарх Варнава… Еще более было странно видеть, что проживающие в Сербии клирики и миряне на Соборе участвовали как представители епархии в Китае, на Дальнем Востоке! Нечто совершенно непонятное… Несмотря на эти дефекты, Собор явил великие притязания — быть всезаграничным, совершенно пренебрегая моей организацией, имеющей несомненно более канонический характер. Мало этого: он явно клонил к тому, чтобы быть выразителем голоса всей Русской Церкви. По отношению ко мне он, конечно, проявил крайнюю агрессивную непримиримость: он составил особое постановление, в котором в резких выражениях не только указывал на неканоничность моего обращения к Вселенскому Патриарху, но и грубо критиковал отношение ко мне Вселенского Патриарха. Это было так несправедливо, что я, ревнуя о чести Вселенского Престола, должен был выступить с опровержением. Деяния Собора отразились на наших церковных делах в Германии. Был уволен епископ Тихон и отправлен в один из сербских монастырей. На его место был назначен епископ Серафим (Ляде), из немцев, перешедших в православие; он стал именоваться епископом Потсдамским. С уходом епископа Тихона немного расчистилась атмосфера церковной жизни в Германии: уж очень она была удушливая, насыщенная всякой неправдой, интригами и страстями… Епископ Серафим в общем был человек порядочный, но безвольный. Большую энергию в борьбе за Карловацкую юрисдикцию проявлял стоявший тогда во главе русской эмиграции генерал Бискупский: он старался склонить оставшиеся в моем ведении приходы к переходу к 'карловчанам'. Немцам хотелось показать, что этот переход будет совершен добровольно, а не под их насильственным давлением. И вот тут-то и началась игра-борьба, тяжесть которой особенно сильно легла на плечи моего духовенства. Священников призывают в Министерство культов и там всячески уговаривают, даже с угрозами, чтобы они вместе с прихожанами переходили в Карловацкую юрисдикцию. То же делает и митрополит Анастасий по приезде в Берлин. Мои священники, к чести их сказать, остаются твердыми и непоколебимыми — отвечают, что они и прихожане уже определили свое каноническое положение и менять его не согласны; что решение этого вопроса превышает их компетенцию и по поводу него надлежит обратиться к митрополиту Евлогию… Тогда начинается атака на меня. Ко мне обращаются германские власти с предложением для блага Церкви отпустить мои германские приходы в
