Эртан-2 (версия с СИ)

— А я к вам в гости не напрашивалась!

— Я сказал, оденься!

Он взмахнул рукой, и горсть льдинок хлестнула меня по лицу. Я оторопело схватилась за горящую щеку. Чувства колебались где-то между 'Как он посмел!' и 'Наконец-то!' Вялотекущий процесс «соблазнения» уже давно стоял поперек горла. Интересно, на что еще его можно спровоцировать? Проигнорировав писк Умника, я дернула за край полотенца, и оно послушно упало к ногам.

Эльф стиснул подлокотники кресла так, что побелели пальцы.

— Тварь, — выплюнул он сквозь зубы. — Животное. Человеческое отродье.

Волна эмоций обрушилась на меня с такой силой, что я пошатнулась.

Советник не врал — он действительно испытывал ко мне отвращение. Но это была только часть правды: кроме отвращения, в его чувствах присутствовало вожделение, стыд, ненависть. Он хотел меня — и ненавидел себя за это. Ненавидел нас обоих.

Как-то со злости, желая уязвить Вереска, я съехидничала: 'А что, разве интимная связь между эльфом и человеком не приравнивается к зоофилии?' Теперь эта фраза обернулась против меня. Я была комнатной собачкой, к которой хозяин испытывает порочное влечение.

Он ведь искренне полагает себя извращенцем, ошарашенно поняла я. Не в этом ли кроется причина его ненависти к людям? Или это — только следствие? В другое время меня бы непременно заинтересовал любопытный психологический феномен, но сейчас было не до того. Разум застилало унижение и какое-то болезненное удовлетворение: не только для меня ситуация была мучительной. Советник загонял себя в ловушку.

— Ты играешь с огнем, — зло сказала я. — Когда-нибудь ты не выдержишь и возьмешь меня силой. И тогда весь твой тщательно проработанный план полетит к чертям.

Воспаленное воображение тут же нарисовало картинку: эльф заламывает мне руки и роняет на кровать лицом вниз. Ощущение лихорадочного неровного дыхания на затылке было таким явственным, что меж лопаток прокатилась горячая волна. Я закусила губу, подавляя стон.

Эльф искренне расхохотался — моя реакция его позабавила.

— Не льсти себе, девочка, — сказал он неожиданно спокойным тоном. — Я живу с этим уже несколько сотен лет и научился справляться со своими чувствами. Так что советую все-таки одеться. Понимаю, тебе нравится думать, что я паду жертвой твоего очарования, но на самом деле ты в большей степени искушаешь себя, нежели меня.

Я принялась натягивать платье. Руки не слушались и норовили попасть не туда, мокрые волосы липли к спине.

— Мне не нужно твое тело, — продолжил Советник, равнодушно наблюдая, как я путаюсь в шнуровке дрожащими пальцами. — Мне нужно, чтобы ты была моей. Чтобы ты умирала и убивала по моему приказу. Это лишь вопрос времени, а оно у меня есть.

Меня трясло — от злости, унижения… и от сознания того, что он прав. Это лишь вопрос времени.

— Если ты так уверен в своем самообладании, эльф, отчего же ты боишься меня коснуться? Почему не решаешься посмотреть мне в глаза?

Улыбка улетучилась с надменного лица. Я снова задела его за живое.

— Дура, я щажу тебя, — жестко сказал он. — Я хочу сломить твою волю — но не разум.

— Или боишься потерять контроль над собой?

'И кто там говорил насчет игр с огнем?' — недовольно буркнул Умник.

Эльф шагнул ко мне.

— Хорошо. Ты сама напросилась. Смотри.

Я заглянула в его глаза — и безграничная синева вечернего неба затопила меня.

…Потолок нависает так низко, что мужчины — два воина в одинаковых кожаных колетах — почти упираются в него головами. Свет из грязного оконца разбавляет сумрак, но не проникает в углы. Вдоль стен — грубо сколоченная мебель: две лавки, стол, несколько стульев.

Посреди комнаты стоит темноволосая эльфийка из клана Воды.

— Позвольте ему уйти! — она пытается говорить спокойно, но в голосе прорывается мольба. — В этом нет необходимости. Мы… договоримся.

— Такой разговор мне нравится гораздо больше, — один из воинов ухмыляется.

Картинка дергается: тот, чьими глазами я смотрю, пытается броситься к эльфийке.

— Не надо, Хэль! — она вскидывает ладонь в успокаивающем жесте. — Все нормально. Они не причинят мне вреда.

— Хэль… — хрипловато и насмешливо повторяет чей-то голос.

Из сумрака выходит невысокая светловолосая женщина. От ее взгляда — откровенного, манящего и немного ироничного — мне делается не по себе.

— А ты симпатичный, эльфеныш, — она слегка растягивает слова, как будто смакует их на языке. Я пытаюсь смотреть в глаза, но взгляд против воли притягивается к губам — неестественно алым, чувственным. У эльфийских женщин не бывает таких губ. — Думаю, у меня найдется, чем тебя развлечь, пока твоя мама будет обсуждать деловые вопросы.

Я поворачиваюсь к эльфийке.

— Иди, малыш, — кивает она. — Не бойся за меня. Я в безопасности.

Светловолосая с небрежной лаской проводит по моей груди.

— Идем, Хэль. Полагаю, ты не такой малыш, как считает твоя мама.

Она берет меня за руку, и я послушно иду за ней. В дверях оборачиваюсь. Эльфийка бледно, одними губами, улыбается мне вслед.

Мы пробираемся по узкому темному коридору, заходим в комнату, в которой нет почти ничего, кроме широкой кровати. Женщина затворяет тяжелый засов и начинает расшнуровывать платье, дерзко, призывно глядя мне в глаза…

Я не хочу знать, что будет дальше! Мне не хватает воздуха, я барахтаюсь в своем видении, как утопающий под толщей воды… Картинка плавится и течет, лицо женщины искажается, но карминно-алые губы продолжают притягивать взгляд… мне нужно на поверхность!

Воздух вошел в легкие с судорожным всхлипом. Видимо, я и в самом деле забыла о дыхании. Крупная дрожь сотрясала все тело.

— Молодец, — бесстрастно заметил эльф, — вовремя вынырнула. Хотя и пропустила самое интересное. Дерика оказалась первоклассной шлюхой, она умела доставить мужчине удовольствие. И пока я был во власти любовного наслаждения — первого в своей жизни — мою мать убивали в соседней комнате. Впрочем, — добавил он все тем же безжизненно-ровным тоном, — это даже хорошо, что она умерла. Ее разум не вынес бы того, что я сделал с ними потом… Она была слишком добрая, моя мать. И слишком доверяла людям.

Я молчала, потрясенная силой его чувств — чувств, пронесенных сквозь века. Чувств настолько сильных, что он боялся дать им выход. Мне хотелось помочь ему, но будь я даже гениальным целителем душ, не в моих силах было что-то изменить. Он слишком сжился за столетия со этой раной, болью, ненавистью, чувством вины… и постыдной страстью к убийцам своей матери. Месть стала его смыслом его жизни.

— Из-за нескольких ублюдков вы готовы уничтожить все человечество? — наконец спросила я.

— 'Нескольких ублюдков'? — усмехнулся он. — Вы, люди, все такие. Шлюхи, продажные твари… мужчины тоже, просто они продаются дороже. Одна такая человеческая потаскушка погубила моего сына. Из-за нее он потерял голову. Поднял руку на отца… ладно, это поступок, достойный мужчины, я бы понял. Но, вызывая меня на поединок, он знал, что шел на верную смерть — ради своей подстилки и ее ублюдка. У него не было шансов.

— Но ведь он победил!