Набитый глыбой водяною,толкая в сердце нас и в лоб,тот ящик цветом и длиноювсегда напоминает гроб.Влачится он на скользких дрогах,покачиваясь иногда…Чем больше солнца на дорогах,тем больше дрог, и в дрогах льда.Сидят на козлах люди в сером— простого льда поставщики.Но вот внезапно тянет серойот длинной и сухой щеки.Лицо у них без выраженья.Бесчувственных не вороши:они хранят от разложеньябезумие твоей души.Но где же тень от колесницы,от лошади и от кнута?Кричат кладбищенские птицы,указывая всем места…Нам снятся каменные узы,глухие острия гвоздейи заколоченные грузыимеющие вид людей.А через город проезжая,возница свищет и поет.Стихия для него чужаяогонь, а родственная — лед.
ОЧЕРК
Александру БахрахуС синим небом не в ладах,с тучей странностей бесспорных,с червоточиной в плодахразмышлений стихотворных,с грузом выстраданных слов,с теплотой, во внутрь ушедшей,с красноречием послови с гордыней сумасшедшей,с тайной робостью в душе,с явной резкостью в движеньях,без заботы о гроше,но с расчетом в выраженьях,с тягой к верному письмук душам, в сумраке стоящим,с недоверьем ко всему— в будущем и в настоящем —будучи двойной до дна(вместе тою и не тою…)злая женщина однаподошла к вам с добротою.
II
Но как мне быть с моей грудною клеткой
и с тем, что всякой косности косней?
Борис Пастернак
САД
Под осень сад, любым сукомкачавший птичьи поколенья,безмолвствует. В лесу такоммне слышен дух тоски и тленья.Когда, с душком небытия,вхожу в такую же аллеюи в ней знакомых вижу, я