Дениса и с гордостью подумал: ' Весь в мать! Зеленые глаза, высокий лоб, упрямый подбородок…один образ! И характер тот же – своего всегда добьется'…
Вот только комбинация смущала. Была она какая-то… с душком. Где Дениска только слов таких начитался? Просил узнать про фри-флоат (кол-во акций, находящихся в свободном обращении – прим.автора) и реестр владельцев. Явно обрадовался, когда узнал, что почти все акции распределены между шнееровскими сродственничками.
Еще бы: год назад сгорел лесопильный завод акционерного общества и все продавали его акции. А когда выяснилось, что на полученную страховку (кто ж знал-то про нее?!) Шнеер строит новую лесопилку, было поздно: все акции оказались скуплены задарма его многочисленной родней.
Затем попросил найти ему парочку лихих людей и еще узнать схему телеграфных линий. У Ивана Кузьмича уже ум за разум стал заходить, и он безропотно подчинялся всем указаниям сына. Тут еще Федька масла в огонь подлил, взахлеб рассказывая о потасовке с ногаревскими. Купец видел этих парней в кулачной 'стенке' – бойцы не из последних. Как Дениска смог их уложить? Много загадочного обнаружилось в сыне. Правду старики про тихий омут молвят.
И еще многое не понимал Иван Кузьмич. Когда в очередной раз начал возмущаться хитромудростью еврейских банкиров, сын посоветовал почитать список учредителей федеральной резервной системы пиндосии, а также банкирских домов Европы. И успокоиться. Что за пиндосия такая? Затем Дениска долго о чем шептался со своим двоюродным братом – тем самым типографским наборщиком, и под конец вручил ему сто пятьдесят рублей. На дело.
Еще по пятнадцати целковых выдал лихим парням. Задатком. Да и бог с ними, с деньгами: снявши голову, по волосам не плачут. Еще дольше спорил с маклером, яростно что-то доказывая. Половины слов Иван Кузьмич просто не понял. Да и старый друг – биржевой маклер – выглядел слегка охреневшим. Но когда уходил, физиономия разве что не лоснилась от довольной улыбки.
А вчера за сыном заезжала в рессорной коляске красивая молодая особа – племянница Михаила Рябушинского. Приглашала покататься Дениску и смотрела на него влюбленными глазами. Вот бы с кем породниться!
И три дня назад что учудил? Отправил Федьку в портняжный цех и тот притащил два мешка: кожаный – побольше, и холщевый – поменьше. В маленький мешок насыпали речного песка, крепко обмотали конским волосом и засунули в большой. Теперь вдвоем колотят по нему: руками и ногами. Еще на скакалке прыгают. Как дети малые… Впрочем, пора и почивать. Завтра будет трудный день: завершающая фаза операции 'Ы'… В каких книгах он только словечки такие находит…
– Срочная новость! Специальный курьерский выпуск 'Биржевого вестника'! Раскрыт жидо-масонский заговор против Его Императорского Величества! – вихрастый мальчуган, размахивая газетой, бежал по Центральной улице в сторону Уфимской биржи. – Арестованы главные фигуранты! Только пятьдесят номеров! Налетай – покупай!..
Городовой Омельянчук поднес, было, свисток ко рту, но, еще раз взглянув на медную номерную бляху незнакомого разносчика и отметив его опрятный вид, махнул рукой: 'Нехай бежит, мож брата подменяет. Но артельному старшому все равно нагоняй нужно дать: нельзя по закону таких мальцов ставить на работу'.
Газеты, меж тем, были моментально раскуплены. Заглянув через плечо знакомого купца, читавшего 'Вестник', Омельянчук профессионально выделил фамилии арестованных. ' Поляков…Шнеер…Уринсон…Шнеер… Черт, у меня же бумаг абрашкиных на сто семьдесят пять целковых лежит. На старость отложенных. Если братьев евойных схватили, то и за нашего Шнеера примутся…'.
Городовой свистнул одного из босяков, крутившихся рядом:
– Бегом ко мне домой и скажешь Марфе Петровне, чтоб все бумаги 'Юго- восточного товарищества' несла к маклеру. Пусть срочно продает. Все запомнил?.. Тогда марш – одна нога здесь, другая – там.
Оставалось надеяться, что малец ничего не напутает: отлучаться с поста было рискованно, слишком уж зверствовал с утра начальник управления. Еще позавчера, поутру, замолчал телеграф, и ремонтная бригада уже третьи сутки не может найти поломку. Потом по городу поползли слухи о возможных погромах, хотя о причинах не было ни звука. Молчали и осведомители. Вся полицейская управа была переведена на усиленный режим.
Омельянчук заметил направляющегося к нему сына купца Черникова. 'А ведь сильно изменился Дениска после случая с молнией. Повзрослел будто. И взгляд какой стал… Как дробовик заряженный навел…' – заинтересованно, взглядом бывалого охотника, отметил он…
– Здравствуй, дядька Архип.
– И тебе не хворать.
– Куда мальчонку-то отправил?
Омельянчук замялся. Но потом – знакомец, все-таки, хороший, – горячо зашептал:
– Шнеера за микитки брать будут. А у меня бумаг евойных полно…
– Продать решил?
– Ну да. Сейчас все купцы сполошаться, и к вечеру по полтине за рупь не получишь…
Теперь задумался уже Бесяев. Наказать Шнеера и помочь отцу – дело хорошее, но не хотелось, чтоб страдали посторонние. Да и городовой был ему симпатичен: никакого сравнения с родными ментами. За неделю, проведенную здесь, Денис успел оценить профессиональные качества рядового стража. А о человеческих ему рассказывал Федька: и про то, что подношений не принимает, и как босоту леденцами с невеликого жалованья угощает…
– Слушай внимательно, дядька Архип: два раза повторяться не буду. Все, что продашь поутру, в обед откупишь обратно. Когда давать будут не полтину, а по двадцати, может даже по десяти, копеек за рупь бумаги. Откупишь на все деньги. Но, к концу торгов, чтоб ни одной бумаги у тебя не осталось! Запомнил, дядька, не напутаешь? – Денис дождался ответного кивка ошеломленного городового. – Но, чтоб ни одной живой душе, иначе – пиши, пропало!..
Биржа не гудела, нет. Она орала и вопила как ведьмы на шабаше в Вальпургиеву ночь. Председатель биржевого комитета Яков Моисеевич Левензон счастливыми глазами смотрел на обрывок телеграфной ленты, доставленной срочным посыльным. Телеграмма была подписана его давнишним агентом: журналистом-пронырой, печатавшимся под псевдонимом Северский и имевшим прямые источники в высших кругах. Текст телеграммы расплывался перед глазами и читался урывками: 'Высочайшие извинения…банкир Поляков зпт его товарищи облыжно оболганы… принят Зимнем дворце тчк… обласкан императорскими милостями…'.
Последние часы градус настроения председателя биржевого комитета был на точке замерзания. Он успел скинуть малую часть принадлежавшего ему пакета акций 'Юго-восточного товарищества' по семьдесят пять копеек. В последние минуты не давали даже и пятнадцати. Убытки исчислялись тысячами. И вот он – нежданный и радостный поворот…
Мозг прожженного спекулянта защелкал деревянным стуком бухгалтерских счет. Яков Моисеевич звонком вызвал в кабинет своего доверенного помощника:
– Подойдешь к Лазарю Соломоновичу и скажешь, чтобы начинал скупать. Только осторожно. И ни звука!..
Через час текст телеграммы стал известен последнему бродяге в городе. Акции 'Юго-восточного товарищества' шли за полтора номинала от прежнего и уверенно двигались к двум рублям.
