пепельница не разделяла их. – Я-то здесь при чем?
– А при том, что когда к тебе придет пацан на костылях и попросит денег на протез – ты не сможешь ему отказать.
– Собственно, почему?
– Потому что я постараюсь убедить тебя в этом…
– Ты уверен, что у тебя это получится?
– Нет, – не сразу ответил Левашов.
Они молча выпили. Некоторое время сидели, не глядя друг на друга.
– А почему бы эту почетную миссию не взять на себя государству? – предположил Игорь.
– Потому что, как показывает опыт, государство не желает нести ответственности за тех, кого оно посылает на смерть, а они, к его величайшему изумлению, возвращаются живыми. Такая вот особенность у нашего государства…Игорь, откинувшись на спинку стула, внимательно смотрел на Левашова.
– Удивительные метаморфозы происходят в жизни, согласись, Левашов. Когда я делал бабки на этом фуфле, именуемом кинематографом эпохи перестройки, ты меня искренне презирал и не скрывал этого, а теперь как ни в чем не бывало являешься ко мне за деньгами… Тебя в этом ничего не смущает?
– У меня здесь остаются жена и мать. Эти деньги для них…
– А это уже несущественно, – сухо сказал Игорь.
Левашов посмотрел на часы.
– Мой лимит исчерпан, – сказал он и поднялся из-за стола.
– Я ведь не сказал «нет», – продолжал сидеть Игорь.
– Сказал.
– Удивительно ты умеешь портить отношения с людьми, Левашов, – вздохнул Игорь.
Левашов надевал ботинки в коридоре. А они не одевались из-за узла, который он сам затянул пятнадцать минут назад, когда небрежно снимал их. Не одевались именно сейчас, именно в этом коридоре. И этот процесс был мучителен и унизителен одновременно. И уйти, хлопнув дверью, в одном ботинке тоже было немыслимо.
В коридор вышел Игорь.
– Возьми, – он протянул Левашову пачку стодолларовых купюр.
Левашов встал с корточек. Теперь они стояли друг против друга, и Левашову оставалось только протянуть руку…
– Возьми! – раздраженно повторил Игорь и попытался сунуть деньги в карман Левашовской куртки.
Нет, он сделал это не осознанно. Он всего лишь промахнулся. Так когда-нибудь бывает с каждым: бросаешь ключи в карман, а они оказываются на полу.
Пачка упала на пол и теперь лежала под ногами сотней мятых и новых купюр. Кто-то из двоих должен был нагнуться и собрать деньги, и каждый понимал, что не сможет сделать этого первым…
Наконец Левашов нагнулся, подобрал с пола ботинок с намертво затянувшимся узлом, открыл дверь и пошел вниз по лестнице, ступая необутой ногой по каменным ступеням.
Он опускался этаж за этажом, а с лестничной площадки кричал ему вслед Игорь:
– Уходишь, праведник! Незапятнанный, не погрешивший душой, живой укор потомкам! Правильно, пусть твоя семья побирается с голоду – принципы же дороже, Левашов! Только это не я – это ты пришел ко мне! Ты пришел за деньгами и получил их… Ты получил их, козел!..
Левашов ехал в такси по залитому рекламными огнями пустынному городу.
Огни большого города… Интересно, кому светит реклама по ночам? Для кого переливаются огнями слоганы быстрорастворимых напитков, импортного пойла и дорогих сигарет? Для того, кто не спит которую ночь подряд, успокаивая свое больное сердце и не зная, сумеет ли дотянуть до утра…
Зачем этому чужому городу далекая война с кровавыми боями на подступах к горным высотам и отчаявшимися, вызывающими огонь на себя, охрипшими лейтенантами, со вшами во фронтовых блиндажах, с обреченными на гибель рейдами десантно-штурмовых групп и разорванными в клочья телами еще мгновение назад живых людей?..
Мог ли он ответить на этот вопрос? Скорее, нет.
И в то же время он понимал, что если однажды, бреясь перед зеркалом, человек отложит кисточку для бритья и попробует вглядеться в самого себя – в этом будет и его, Левашова, заслуга.
Он посмотрел на часы: двадцать три часа пятьдесят две минуты. Через восемь минут наступит следующий день, беспощадно приближающий дату отъезда. Сколько ему осталось этих дней, часов, минут? Всего ничего. И первый свой день он уже прожил.
…Головной дозор обогнул выступающую скалу и вышел на тропу, с которой открывался вид на перевал.
– Успели, – выдохнул Истратов, – еще десять минут, и хрен вы нас оттуда сбросите, суки!
– Что вы, товарищ капитан? – спросил идущий следом Брегер.
– Перевал, Леня, перевал! – показывая рукой перед собой, говорил Истратов. – Еще немного, и все!
– Хорошо бы, – обессиленно улыбнулся Брегер.
Группа вытягивалась на тропу.
Собственно, назвать это тропой можно было весьма условно. Справа от тропы уходила вверх отвесная стена, когда-то завалившая тропу почти непроходимым камнепадом. И обойти валуны и мелкие скальные породы не представлялось возможным: слева метров на семьдесят обрывался край ущелья, по дну которого бежал горный ручей.
До противоположного, поросшего редким кустарником «берега» ущелья было метров восемьдесят, может, больше. Он существенно возвышался над тропой и тянулся до самого перевала…
– Гиблое место, – обернувшись к Вагину, просипел Левашов, – свалить бы отсюда поскореее!
– Да уж, – сплюнул вязкую слюну Вагин, – не Фрунзенская набережная…
– А ты что, бывал на Фрунзенской набережной? – усмехнулся Левашов.
– Откуда?..
Об этом гиблом месте, из последних сил карабкаясь по камням и лишь время от времени ступая на тропу, думали все в группе. Об этом думал Истратов. И только у тех, кто выбрал позицию на противоположном «берегу» ущелья, была совершенно противоположная задача…
И когда воздух распороли первые выстрелы – они уже ни для кого не были неожиданностью в этом самим дьяволом созданном тире…
Успевшие укрыться за валунами и в спасительных ложбинках открыли беспорядочный ответный огонь, давая возможность укрыться другим.
Пока никто не успел определить, откуда ведется прицельный огонь и сколько стволов пытаются сбросить группу с тропы. Все еще были живы, и на данный момент главным было только это.
Левашов бросился за косой, расколотый пополам камень, сбросил с плеча кофр. В то же мгновение над его головой высекло автоматной очередью каменную крошку. К нему повернулся укрывшийся за тем же камнем Вагин.
– «Граники»[15] молчат! – возбужденно крикнул он, – похоже, на охранение нарвались… Если из «граников» начнут валить – нам отсюда не выбраться!
– Нам отсюда и так не выбраться, – мрачно отозвался Левашов. В чем в чем, а в этом он понимал больше Вагина.
– Это посмотрим, – сплюнул Вагин и, приподнявшись из-за камня, дал несколько коротких очередей, чтобы, обнаружив себя, засечь огневые точки противника.
Это было опасно, смертельно опасно, но сейчас он почему-то не думал об этом.
Метрах в десяти от них, за ближайшим валуном, склонившись над картой, что-то кричал в гарнитуру радиостанции Истратов. Вокруг стоял такой шквальный грохот, что Истратову приходилось выкрикивать координаты по несколько раз.
– «Борты» вызывает, – предположил Вагин. – Вы бы поснимали что-нибудь, товарищ корреспондент.
– Пошел ты!.. – Левашов перекинул автомат в правую руку и переместился к краю скального
