невидящими глазами.
Одинокий, беззащитный ребенок. Она хотела сказать своим близким последнее прости. Излить им свою душу, сказать, что она их любит, утешить их и объяснить, что все это произошло случайно и никто не виноват. Она, наверно, писала им, что ей совсем не страшно. Это была ложь, смелая ложь, которая заставит их сердца сжаться еще сильнее.
Ее брат — обитатель Границы, и он поймет. Он не станет ненавидеть пилота КЭПа за то, что погибла сестра. Он знает, что пилот ничего не мог сделать. Это не смягчит удара, но он поймет. Но отец и мать никогда не поймут. Они люди Земли и никогда не жили там, где жизнь отделяет от смерти линия, такая тонкая, что она обрывается при малейшей неосторожности. Что они будут думать о неизвестном пилоте, отправившем на смерть их дочь? Они возненавидят его холодной, упорной ненавистью. Впрочем, какое это имеет значение? Он никогда не встретится с ними, никогда не увидит их. У него останутся только воспоминания да еще ночи, когда голубоглазая девушка в летних туфельках будет снова появляться и умирать в его снах.
Хронометр показывал 18.37, когда она сложила листок вчетверо и написала на нем адрес. Затем она принялась за второе письмо. Она дважды смотрела на хронометр, как будто боялась, что черная стрелка достигнет роковой цифры прежде, чем она успеет кончить. Было уже 18.45, когда она, надписав адрес, отдала ему оба письма.
— Вы проследите, чтобы их запечатали и отправили?
— Конечно.
Он взял письма и вложил их в карман своей серой форменной куртки.
— Наверно, их можно будет отправить только со случайным звездолетом? Они уже будут все знать? Ведь со «Звездной Пыли» им сразу сообщат? — спросила она.
Он кивнул. Она продолжала:
— Все равно мне хочется, чтобы письма дошли. Это очень важно — и для них и для меня.
— Понимаю. Я позабочусь, чтобы все было в порядке.
Она снова взглянула на часы, затем на него.
— Они идут все быстрее и быстрее.
Он промолчал. Девушка спросила:
— Как вы думаете, Джерри успеет вернуться?
— По-моему, да.
Она нервно крутила карандаш.
— Я надеюсь, что он вернется. Мне очень плохо. Мне бы хотелось услышать его голос, и тогда, может быть, я бы не чувствовала себя такой одинокой. Я трусиха и ничего не могу с собой поделать.
— Нет, — сказал он, — вам страшно, но это не трусость.
— А разве это не одно и то же?
Он покачал головой.
— Я чувствую себя очень одинокой. Я никогда не испытывала ничего подобного. Всегда вокруг меня были люди — папа, мама, друзья. У меня было много друзей, и они устроили вечеринку в честь моего отъезда.
Она вспоминала друзей, музыку, веселье — а на экране озеро Лотоса входило в тень.
— А с Джерри могло бы так случиться? — спросила она. — Если бы он совершил ошибку, он тоже должен был бы умереть вот так, как я, совсем один, и никто бы ему не помог?
— Это могло случиться со всеми, и так будет всегда, пока существует Граница.
— Джерри ничего нам об этом не рассказывал. Он всегда говорил, что здесь хорошо платят, и посылал домой деньги. Он ничего нам больше не говорил.
— Разве он вам не говорил, какая у него опасная работа?
— Мы не придавали значения его словам. Мы просто не понимали. Жизнь на Границе мне всегда представлялась заманчивой и интересной, как в кино.
Она улыбнулась.
— Только на самом деле все это не так. Совсем не так. Оказывается, не всегда можно пойти домой после окончания сеанса.
— В том-то и дело, — сказал он.
Ее взгляд скользнул от хронометра к дверце люка. Затем она посмотрела на карандаш и листок бумаги, которые все еще держала в руках. Она переменила позу, положила карандаш и бумагу рядом с собой на стенд и вытянула ноги. Он впервые заметил, что ее туфельки были сделаны из какого-то дешевого заменителя кожи. Блестящие металлические пряжки на них были украшены цветными стеклышками, которые он вначале принял за драгоценные камни. Она, должно быть, не кончила средней школы и поступила на курсы, чтобы скорее начать зарабатывать и помочь брату обеспечить родителей. Ее вещи и деньги, оставшиеся на «Звездной Пыли», будут переданы родителям. Наверно, они занимают немного места.
— Вам не кажется, что здесь холодно? — вдруг робко спросила она.
Он удивленно посмотрел на нее. Температура в рубке была нормальная, но он сказал:
— Да, здесь холоднее, чем должно быть.
— Мне бы хотелось, чтобы Джерри успел вернуться. Вы и вправду думаете, что он вернется, или вы сказали это, чтобы успокоить меня?
— Я думаю, что он успеет. Они ждут его.
На экране озеро Лотоса совсем вошло в тень. Только на западе была видна узенькая голубая полоска. Значит, он неверно рассчитал время, в течение которого она могла говорить с братом. Через несколько минут лагерь уйдет из сферы, доступной для радиосигналов.
— Джерри в той части Вудена, которая в тени, — он указал на экран. — Вращение планеты скоро сделает связь невозможной. Остается немного времени. Если он появится сейчас, то вы еще успеете. Мне бы очень хотелось, чтобы вы успели.
— У него даже меньше времени, чем у меня?
— Боюсь, что да.
— Тогда, — она выпрямилась и посмотрела решительно на люк, — тогда я прыгну, как только Джерри уйдет из сферы связи. Я не хочу больше ждать. Мне нечего ждать.
Он опять промолчал.
— А может быть, кончить все сразу? Так будет лучше и для меня и для Джерри, а ему все расскажут потом.
«Она ждет, чтобы я не согласился с ней», — подумал Бартон.
Поэтому он сказал:
— Ему будет тяжело, когда он узнает, что вы его не дождались.
— Уже совсем темно там, где он, и впереди у него длинная ночь, а мама и папа не знают, что я никогда не вернусь. Я им обещала, что скоро, скоро вернусь. Им всем будет тяжело, всем, кого я люблю. А мне бы не хотелось им делать больно. Но ведь я не нарочно.
— Это не ваша вина, — сказал он. — Вы ни в чем не виноваты. Они все узнают и поймут.
— Сначала я боялась умереть, трусила и думала только о себе. Теперь я понимаю, как я была эгоистична. Самое страшное не в том, что умрешь, а в том, что никогда больше никого не увидишь, не сможешь сказать родным, как ты им благодарна за жертвы, которые они приносили, чтобы сделать счастливее твою жизнь. Мне бы хотелось им сказать, что я понимаю, как много они для меня сделали, и что я очень сильно их люблю. Я никогда этого им не говорила. Когда ты молод и перед тобой вся жизнь, как-то не приходит в голову говорить о таких вещах, да и боишься, что все это будет звучать глупо и сентиментально. Только теперь, когда приходится умирать, на все начинаешь смотреть другими глазами, и становится нестерпимо грустно от того, что не сказала им всего, что могла бы сказать. Я жалею сейчас обо всех мелких огорчениях, которые я им причиняла. Я хочу, чтобы они помнили только о том, что я любила их сильнее, чем они думают.
— Вам не нужно этого им говорить. Они это знают.
— Вы в этом уверены? — спросила она его. — Откуда вы знаете? Ведь вы не знакомы с ними.
— Куда бы вы ни поехали, человеческие сердца повсюду одинаковы.
