Ситуация казалась совершенно безвыходной, и я застонала не столько от боли, сколько от сознания того, что мое единственное оружие — мой ум на сей раз не мог меня спасти от лап гнусного рецидивиста.
Послышались шаги, и я, собравшись с последними силами, стала перебирать все возможные варианты. Решение пришло совершенно неожиданно, и я надеялась, что оно станет поворотным, передаст козыри в мои руки.
Когда Тимошин вошел в каморку и встал напротив меня, я уже знала, что следует делать дальше, и, как могла, готовилась к этому: нужно было как можно правильнее построить разговор с самого начала, иначе все может провалиться.
— Итак, — прервал молчание Тимошин, — до чего докумекала?
Я облизала высохшие губы и тихо произнесла:
— Я не могу говорить в таком положении.
В следующую минуту я уже сидела.
— Теперь валяй, говори, — не дав мне хоть чуть-чуть оклематься, напирал Тимошин.
— Пленка у моего друга, — не поднимая на него глаз, ответила я. — У лучшего друга.
Повисла пауза. Тимошин явно думал, что предпринять дальше и вообще следует ли мне верить. Наконец он остановился на чем-то и хрипло произнес:
— Никак опять решила превратить меня в осла? Думаешь, я поверю в эти сказки, а?
Он ухватил меня за грудки и сильно тряхнул, отчего мою несчастную голову пронизала резкая боль.
— Ты лапшу мне на уши не вешай! Говори, куда спрятала.
Еле сдерживая себя, чтобы не плюнуть ему в рожу, я, скрипя зубами, ответила:
— Ты же сам видел, дома ее нет, в сумочке тоже. Я что, по-твоему, в лесу ее закопала? У друга она, он с нее еще фотки сделать должен был.
— Это у того, которого убили, что ли, у фотографа твоего? — спросил он.
Я в очередной раз убедилась, что убийство Федора дело рук не Тимошина, и добавила:
— Нет, у другого.
Мой мучитель отдернул свою лапу, встал и начал расхаживать по каморке туда — сюда. Я застыла, боясь даже издать стон, чтобы не помешать тому, чего с таким трудом удалось добиться: мужик думал, каким образом забрать пленку у появившегося в нашей истории нового действующего лица. Я же надеялась только на то, что у него хватит ума догадаться оставить меня пока в живых, чтобы иметь возможность затем вернуться и выпытать правду, если я все же соврала.
— Ладно, — прекратив хождение, обратился он ко мне, — кто этот друг и где живет?
— Может, у жены, а может, у товарищей. Все зависит от того, насколько хорошо он сейчас ладит с супругой, — стараясь говорить как можно правдоподобнее, выдала я.
— Ты мне мозги не парь, — начал нервничать Тимошин, — говори, как его найти можно?
— По телефону, — тут же ответила я, радуясь, что пока все идет именно так, как задумала.
— Диктуй, — тут же ответил мой палач.
Я испугалась, что Тимошин сейчас исчезнет и начнет шантажировать того, чье имя я назову, тем, что грохнет меня, если ему не доставят пленку. Это совсем не входило в мои планы, и я, изобразив на лице испуг, искренне спросила:
— Что вы хотите с ним сделать?
— Да ничего, передаст мне пленку там, где укажу, и будет свободен.
— Он не отдаст, — сразу же среагировала я. — Тем более если вы скажете, что я у вас и мне что-то грозит.
— Это почему еще? — удивился Тимошин. — Так тебя ненавидит, что ли?
— Он работает в милиции, — тихо сказала я, чувствуя, что сейчас вынуждена буду испытать на себе всю силу гнева жестокого преступника.
И гнев не заставил себя долго ждать: Тимошин рывком поднял меня на ноги и со всего маху врезал мне в челюсть, а затем еще и пнул в живот.
— Стерва, сволочь! — орал он. — Не могла кому другому отдать? Менту пленку доверила, дура. Ну и что теперь прикажешь с тобой делать: убить и не мучиться?
— Я могу все уладить, если… если вы пообещаете меня отпустить, — из последних сил произнесла я.
Тимошин моментально успокоился и, склонившись надо мной, спросил:
— И как же?
Я попыталась открыть рот, но низ подбородка окаменел, губы пересохли, и вместо слов у меня вырвался тихий стон.
Тимошин выругался и тут же вышел. Вернулся он через пять минут и принес кружку воды. Часть ее он плеснул мне в лицо, а вторую — залил в рот. Я потихоньку начала приходить в себя. Отставив пустую кружку в сторону, Тимошин уставился на меня и спросил:
— А теперь говори, как ее получить. Может, и отпущу.
Я внимательно посмотрела на его покрытое от злости потом лицо и заговорила:
— Я могу позвонить другу сама и попросить отдать пленку тому человеку, который за ней придет и привезет от меня записку. Он отдаст, точно. Вы просто возьмете пленку, и все, вас он не знает.
— Если мент, то, может, и знает, — не доверяя мне, вставил рецидивист. — Хочешь меня таким образом сдать, да? Лады, я тебе дам телефон, но только за пленкой сам не поеду, поедет мой друг.
На пару минут Тимошин задумался, потом вышел в коридор и позвал того лысого мужичка, что открывал нам дверь. Несколько минут они о чем-то бурно совещались за дверью.
Из долетавших до меня обрывков фраз я смогла понять, что приятели решали, кто поедет к менту. Причем работник морга явно упорствовал, отказываясь впутываться. Мол, помог, чем мог, а дальше не его заботы. Тимошин упирал на то, что боится оставить меня одну. Мол, баба умная, кто знает, на что способна.
Не знаю уж, до чего они в конце концов договорились, но Тимошин вернулся явно расстроенный и сказал:
— Пиши свою писульку, а там уж я на месте разберусь, кого с ней к твоему другану посылать, — и сунул мне прямо под нос лист и шариковую ручку. Я хмыкнула и сказала:
— Меня ногами писать не учили.
Тимошин громко ругнулся, наклонился ко мне и расстегнул один из наручников у меня за спиной. Но второй не отпустил, а мертвой хваткой вцепился в него.
«Вот так номер, он меня боится даже в таком состоянии!» — отметила удивленно я.
Это открытие меня немного порадовало, и я, собравшись с мыслями, накорябала Кире записку, зашифровав в ней сообщение о том, что непременно нужно задержать Тимошина. Я была уверена, что Кирьянов все поймет правильно.
Закончив с посланием, я передала его Тимошину. Тот взял, пробежал текст глазами и, не обнаружив ничего подозрительного, принялся вновь сцеплять мне руки. Затем поставил меня на ноги и поволок из каморки.
Сначала мы оказались в коридоре, затем в какой-то комнате, полной белых халатов и марлевых повязок. Я практически не шла — повисла на руках Тимошина, предоставив ему нести меня, куда ему нужно. Наконец мы попали в угловую маленькую комнатку с диваном и телефоном на столе — скорее всего уголок отдыха, так как ничего касающегося работы тут не было.
Тимошин бросил меня на диван, подошел к телефону и, подняв трубку, спросил:
— Какой номер?
Я продиктовала номер Кири, моля бога только о том, чтобы он сейчас был дома. Тимошин не дурак, понимал, что шутит с огнем, но другого выхода ему не оставалось — пленка была ему жутко как нужна. Поэтому он завертел диском, затем послушал гудки и приложил трубку к моей голове, успев при этом шепнуть:
— Скажешь что-нибудь лишнее — ты труп.
Это я знала и без того, а потому, услышав в трубке полусонное «алле», сразу перешла к делу:
