казался сейчас чужеродным телом. Надо отправить его на свалку, подумала я, открывая крышку.
Поверх не нужных уже никому вещей лежал свернутый в трубку лист плотной бумаги. Раньше его здесь не было. Чувствуя неприятный холодок между лопаток, я развернула свиток.
Это была цветная ксерокопия плаката пятидесятых годов. Бравый и подтянутый боец в гимнастерке и портупее смотрел на меня в упор строгими и требовательными глазами. Одна его рука с гадливостью указывала назад, где какой-то отщепенец выдавал секреты звероподобным шпионам, а другая — с вытянутым указательным пальцем — была устремлена прямо мне в сердце. «Не болтай!» — аршинными алыми буквами взывал ко мне плакатный боец.
Что ж, мысленно я сказала Иван Иванычу спасибо. Ему ничего не стоило положить вместо плаката брикет пластиковой взрывчатки или подрезать тормоза у моей машины. А он ограничился предупреждением. Хотя мог бы и не стараться — я не из болтливых.
ЭПИЛОГ
Прошел год. Я жила своей обычной — не очень спокойной, но аскетичной жизнью. Эта безумная история, чуть не выбившая меня из колеи, постепенно стиралась в памяти, как стираются сны или не слишком удачные фильмы. Только иногда, натыкаясь в какой-нибудь газете на репортаж из Латинской Америки, я чувствовала легкий укол в сердце и прочитывала все до последней точки. Но, разумеется, в газетах не было ни слова об Овалове.
Быстро влиться в привычное жизненное русло мне помогла и тетя Мила, которая вернулась из сибирского путешествия в состоянии шока. Она была настолько потрясена результатами поездки, что напрочь забыла о благих намерениях отрегулировать мою личную жизнь. Постепенно из ее сбивчивых рассказов мне удалось выяснить, что так встряхнуло мою тетушку. Оказалось — какой ужас! — что ее кемеровская подруга ничего абсолютно не читает, кроме женских романов. «Подумать только, прожить целый месяц в аду!» — делая испуганное лицо, еще долго восклицала тетя Мила.
Время затянуло ее раны, но иногда воспоминания возвращались, и тогда, чтобы отвлечься, она просила меня смотаться в магазин деликатесов — купить чего-нибудь «вкусненького».
В одно прекрасное утро она опять проснулась в меланхолическом настроении и жалобно сообщила, что ей просто необходимо сейчас съесть хоть один кусочек зефира в шоколаде. Я не могла устоять перед ее умоляющим взором, да и, кстати, нам давно уже требовалось пополнить запас хорошего кофе. Поэтому я не споря немедленно оделась и вышла на улицу.
Мой «Фольксваген» стоял у подъезда, весело сверкая на солнце чисто вымытыми стеклами. Я открыла дверцу, села за руль и завела двигатель. Но не успела я тронуться с места, как сзади возникла какая-то тень, и некто деликатно, но очень настойчиво постучал в стекло. Я обернулась.
Около машины стоял очень странный человек — без лица. То есть номинально лицо у него, конечно, было. Но это лицо могло принадлежать кому угодно — шапка черных волос, усы, борода и большие солнцезащитные очки. С таким лицом можно смело отправляться на маскарад — по крайней мере, поощрительный приз обеспечен.
Человек был настойчив и знаками показал мне, что не прочь попасть внутрь «Фольксвагена». Я чуть- чуть опустила боковое стекло и довольно резко сообщила, что в любом случае еду совсем в другую сторону.
— Меня устроит любая сторона, — миролюбиво согласился ряженый.
Я почувствовала, как по моей спине побежали мурашки. Этот голос я запомнила навсегда — он был слишком серьезен, чтобы пытаться забыть его. Я слышала его всего два раза в жизни, но именно этим голосом озвучивались ночные кошмары, в которых мне не хотелось признаваться даже себе самой.
Впервые я даже не была уверена, сумею ли справиться с таким противником, и оттого нервничала.
— Мне нужно съездить за зефиром для тетушки, — сказала я. — Это очень срочно.
— Да вы не беспокойтесь, — голос Иван Иваныча был необыкновенно предупредителен. — Ну, посудите сами, если бы я хотел вас, гм, ликвидировать, зачем бы я стал сам этим заниматься? Просто мне захотелось вас повидать и передать кое-что. Я здесь сейчас по делам и вот решил воспользоваться представившейся возможностью.
В его словах была логика. Но и в моих опасениях — тоже. В любом случае, выбора у меня, по сути дела, не было. Нельзя бесконечно уходить от погони. Сейчас я, по крайней мере, не подвергаю опасности тетю Милу. А кто знает, что будет завтра? Жаль только, что она может так и не дождаться своего зефира.
Моя рука потянулась к замку дверцы.
— Я предпочел бы сесть сзади, — сообщил Иван Иваныч.
Я открыла заднюю дверцу. Иван Иваныч уселся поудобнее и положил на колени чемоданчик, обтянутый тонкой черной кожей. «Интересно, что там, — подумала я, — пистолет, шприц, стальная удавка?»
— Никакого оружия, — прочитав мои мысли, сказал Иван Иваныч. — Обычный набор командированного… Ну что — едем?
— Куда? — сухо спросила я.
— За зефиром, наверное, — удивленно произнес Иван Иваныч. — Вы же, кажется, за ним собирались? По дороге и поговорим. Мне, собственно, всего пару слов…
Я вырулила на проезжую часть и поехала к центру города. Мой пассажир с беззаботным видом поглядывал по сторонам, ритмично постукивая пальцами по крышке чемоданчика.
— День сегодня чудесный! — сообщил он с восторгом и спросил: — А вы что же, в самом деле решили, что я появился здесь, чтобы совершить акт мщения?
— А что я, по-вашему, должна была решить?
Иван Иваныч покивал головой.
— Конечно, вас можно понять, — проговорил он. — Но, во-первых, мы осуществили бы такой акт гораздо раньше. Гораздо! Такие вещи делаются быстро и неотвратимо. Если же я сразу не счел нужным… Я ведь, знаете, фаталист. По-прежнему надеюсь, что наши дорожки пересекутся. Я имею в виду — в хорошем смысле. Не люблю разбрасываться кадрами. Даже потенциальными. А у вас потенция — дай бог! Поуродовали мне таких мужиков! Честное слово, вы зарываете свой талант в землю.
Я ничего не ответила. Иван Иваныч смотрел на меня сквозь очки совершенно непонятным взглядом. Вполне возможно, что он мной любовался. Даже у таких монстров бывают свои симпатии.
— Ну, и отчасти вам повезло, — продолжил он. — Господина Овалова поймали довольно быстро — это умерило страсти. Он был чересчур самоуверен.
— Где его взяли? — спросила я, и голос мой предательски дрогнул. Иван Иваныч деликатно отвернулся и ответил:
— В Монако. Слишком уж он любил всю эту мишуру — Монако, Канны, Ницца, Сен-Тропе… Артистическая натура! Наладился бы на какую-нибудь куриную ферму в аргентинской пампе — глядишь, до сих пор был бы жив, — он немного помолчал и добавил значительно: — Если бы мы не нашли его — еще вопрос, что ожидало бы вас. Некоторые были настроены весьма агрессивно… Но я против эмоций. Вы как раз могли нам пригодиться — вдруг Овалов решил бы с вами связаться? Письмо, звонок, денежный перевод — нам подошла бы любая ниточка. Я отстаивал именно такую трактовку ситуации. Ну и, разумеется, отстоял. В глубине души я отстаивал вас.
— Ну, спасибо! — хмуро сказала я. — Что вы сделали с Оваловым?
— Вам нужны кровавые подробности? — удивился Иван Иваныч. — Так их не было. Жил человек, жил, а потом умер. Вот и все.
Я вела машину словно в полусне. Иван Иваныч это заметил и мягко предложил:
— Вы, Евгения Максимовна, притормозите у тротуара, а то, не ровен час… — и, когда я послушно выполнила его совет, достал из кармана сложенный вчетверо листок бумаги. — Это его последнее письмо. Вообще он вел себя достойно. Единственное, о чем попросил — передать вам весточку.
