Паском проснулся и, ухватившись за горло, сипло втянул в себя воздух. Не сразу он сообразил, что голова его на месте, что кругом — озадаченные лица его учеников, а сам он Учитель, кулаптр, принявший участие в гипнотической выдумке собственного тринадцатого ученика. Но странной, очень странной и противоестественной была та выдумка. Разве может такое быть на самом деле? Разве способен человек на такие зверства? Возможно ли, чтобы людей калечили и жгли ни за что, а все смотрели и не только не пытались остановить преступление, но и ликовали, точно сами вечные и их собственные шкуры не горят? Что-то не то с фантазией Ала, коли порождает она подобных чудовищ. Или…
— Как… он силен!..
— Кто?
— Их общий страж, — Учитель указал на неподвижных Ала и Танрэй. — Он там един в нескольких лицах, а должен быть только стражем мира За Вратами у Ала, и более ни у кого…
Из расползшихся дыр в пространстве к ним вломились другие Учителя — среди них и Афелеана, и Солондан — и с ними ученица Солондана, певчая пташка Эфимелора. Девушка казалась смертельно больной, словно яд она выпила не там, а здесь и теперь умирала.
Внезапно послышался ужасный стон. Танрэй не пошевелилась, однако это стенание шло из ее груди. Никто еще не ведал подобной боли.
— Ее жгут, жгут заживо! — сипя и хрипя, закричала Афелеана. — Она почему-то не смогла выпить яд, Паском! Вытаскивать их надо, и сейчас же!
— У нее были перебиты руки, — Эфимелора кинулась к подруге, зарыдала в голос и обняла ту за голову.
Ученики ахнули в немом ужасе. Перебиты руки? Выпить яд? Да видано ли такое изуверство?!
— Он не пускает, — ответил Паском. — Он изгнал оттуда всех, кроме них двоих, и захлопнул ловушку. Он невероятно силен!
И, словно в подтверждение его слов, на берег прорвались Паорэс, попутчик Эфимелоры, пропущенный на чужую радугу матерью Танрэй, которая осталась с учениками, отправив Солондана на помощь Паскому. Закашлялись и подскочили Рарто со своей попутчицей.
— Мне отрубили голову! — крикнул Рарто.
— И мне! Вероломно! — подтвердила его подруга.
— И меня убили, — Паорэс провел ребром ладони по шее. — Я даже в битве не поучаствовал, в другом городе сидел…
— Всем нам отрубили голову, кто был там лишним… кроме Эфимелоры, — заметила Афелеана, и все, пытаясь понять, к чему она клонит, посмотрели на девушек, одна из которых пыталась привести в сознание вторую.
— Ты что-то поняла? — спросил Паском.
— Может быть. Надо проверить. Эфимелора, сосредоточься, девочка! Попробуй еще раз войти туда, к ней… Если зацепишься за нее, тащи ее сюда любым способом.
Паорэс присел рядом с попутчицей и ради поддержки взял ее за руку:
— Давай! Я рядом!
Та застонала от ужаса, но подчинилась.
Танрэй кричала, ужасно кричала, не разжимая губ, сердцем и душой своей.
— Я созову всех! — решила Афелеана, покуда подруга Танрэй пыталась пробиться в жуткий мир. — Иначе они все там погибнут, Паском!
— Уж где горе идущему, там горе и ведущему, — пробормотал Паском, предпринимая очередную попытку втиснуться туда, где даже оболочка его была окончательно и бесповоротно умерщвлена.
— Вот и ты! — прошипел Соуле и, выхватывая меч из ножен на бедре, кинулся к ступенькам.
— Куда ты, пресветлый? — окликнули его из свиты, но он даже не отозвался.
Последние крики ведьмы смолкли — видать, испустила дух. Костер затухал так скоро, словно разожжен был колдовством, а не искрой Превеликого и Единственного. Никто на обгоревшую дочерна мракоделку не глядел — все в ужасе бросилась врассыпную от воинов Тимаратау, что легко завладели крепостью.
Как полоумный, несся тайный определитель навстречу хогу-полководцу. Так мчит охотничий пес на медведя, зная, что за спиной его божество — хозяин с арбалетом.
Ведомый криками любимого, но едва узнаваемого голоса, Ал стегал взмыленного мула, однако поспел только к ее смерти и увидел обугленный труп на столбе. Мертвая сестра, Эфимелора, лежала рядом с обезглавленной грузной женщиной у черной от крови плахи.
Яростно закричав, взмахнул Тимаратау-хог своим легким и длинным мечом, а враг его в разлетающемся желтом плаще выбежал на площадь и понесся ему навстречу.
— Там нет больше «якорей», он и их убрал, — тускло глядя на затихшую дочь и на ученицу, которая никак не могла пробиться к подруге в их общий мир, пробормотал тримагестр Солондан.
— Нет! Нет! — умоляла Эфимелора. — Танрэй, уходит оттуда, там нельзя оставаться! Вернись! Что нам с Паорэсом делать тут без вас?!
Примчавшиеся на подмогу Учителя торопливо перебирали возможности спасения двоих учеников- попутчиков, но толка не было: вход в сознание Ала был наглухо забаррикадирован, исключая любой способ проникновения извне, равно как и выход оттуда наружу.
— Подождите! — вдруг взвизгнула Эфимелора, и все подпрыгнули от неожиданности. — Кажется, получается! Она слышит меня!
— Она жива?! — остолбенела Афелеана.
— В том-то и дело, что нет. Но она еще там, на костре, и она меня слышит!
— Что там происходит? — спросил Паском, падая на колени рядом с ними.
— Сейчас узнаю… Там бьются… Ал с этим… с желтым ублюдком…
— Так… понятно.
Учителя бросились было наперебой давать советы, как поступить, но Паском махнул рукой, останавливая всех разом.
— Эфимелора, слушай меня. Скажи-ка ей вот что…
Пребольно ударил колдовством желтый определитель, и меч Ала едва не выскочил из отнявшихся рук. Но непростой это был меч — он сам помогал владельцу, словно продолжение руки и души его.
Рассыпалась прахом сгоревшая ведьма, а площадь покрылась трупами — то были жертвы армии, по велению Тимаратау прокатившейся в глубь стольного града. И воронье уже слеталось из полей на поживу…
Лишь у полководца были свои счеты здесь, на лобном месте.
От удара Ал упал на все еще тлеющие угли, и тут неведомо откуда дунул ветерок, взметая пепел. Призрачный силуэт возник над кострищем: «Это я, мой попутчик! Прими меня!» — и слился с Алом. Тот сразу же вскочил и хлопнул себя по затлевшей одежде, сбивая искры.
«Вперед!» — дохнул ветер и унесся прочь.
Ал ушел из-под удара Соуле, подставив свой клинок, но снова был сбит с ног невидимой силой тайного определителя, о которой знал лишь смутно да по чужим рассказам.
Откуда вдруг взялись знания? Ал увидел врага, будто тот вдруг из человека превратился в клубок серебристых и пульсирующих нитей. По тонким паутинкам бежал ток жизненной силы.
«
И, выдернув Соуле из его убежища, втиснулся в него сам, а тому ничего не оставалось, как занять освободившееся место, да не поняв еще, что случилось, замахнуться что было сил мечом Тимаратау-хога на себя самого. А Тимаратау только и сделал, что свой меч отвел и подставил тело Соуле под удар. Со свистом, лихо опустилось лезвие на левое плечо тайного определителя и рассекло тулово наискось, к правому
