больше говорить, я хочу чистой проверки.
— А что случилось с вами? — кивнув на его ногу, спросил Фирэ, благоразумно решивший воспользоваться советом и не продолжать расспросы насчет всех этих терминов и того, что же это значит — «Падший».
Сосед с очевидной охотой переключился на другую тему:
— А там внутри, под повязками, какая-то перемесь из костей, мяса и металлических штифтов. Они кромсают этот обрубок уже четвертый раз, а толку…
— Когда это произошло?
— На Теснауто.
— Шесть лун назад?!
— Ага. И каждые месяц-полтора они зачем-то потрошат меня, как куренка, как-то там что-то к чему-то приживляют, перекраивают, будто я игра «Спроектируй сто способов новой постройки»… Паском пообещал, что через пару месяцев мой праздник продолжится… Я уже почти люблю наркоз: спишь себе, как мертвый.
— Наверное, повреждения слишком обширны, и они не могут исправить все за одну операцию, — сказал юноша.
Сосед заинтересованно поглядел на него:
— Ну да, мне же говорили, что тебя загребли на бойню как кулаптра. Ты что-то в этом понимаешь?
Фирэ хмыкнул. Что-то он в этом всё ещё понимал…
Ал, который почему-то никак не хотел признаться в том, что он Ал, юноше понравился. Его внешняя некрасивость быстро таяла, стоило с ним поговорить, и уже несколько минут спустя после начала беседы Фирэ совсем перестал обращать внимание на резкие черты его лица, обманчиво жуткий взгляд исподлобья, тяжелую нижнюю челюсть с неровными зубами, искривленный от переломов горбатый нос и темные провалы глазниц. Все эти приметы блекли и пропадали одна за другой. Сложнее всего бывшему военному целителю удалось избавиться от расовой неприязни — самым большим недостатком в глазах Фирэ оказалось аринорское происхождение собеседника. Но растаяло и это. Перед ним был Учитель, которого он искал последние годы, как глоток противоядия в том кошмаре.
Фирэ и не подозревал, что так долго шел к ним через горы Виэлоро, добравшись в конце лета в центральную — совсем не обжитую — часть материка Рэйсатру. Значит, его путешествие заняло целых четыре с лишним месяца!
Он пощупал свои бинты на руках, груди и животе. Боль несколько притупилась, и терпеть ее было можно.
— Вместе с тобой моя жена притащила оттуда каких-то занятных пищащих зверюшек…
— Танрэй?! — обрадовался Фирэ.
— Фух! Вот упертый! — пожаловался сосед, обращаясь к конструкции, которая поддерживала его ногу на весу. — Это у тебя от кровопотери, да? Между прочим, советую тебе прислушаться к словам атме Ормоны — она сказала, что эти бестии еще могут пригодиться в быту. Вот, кстати, и она.
В комнату стремительно вошла одетая в черный брючный костюм высокая брюнетка сказочной красоты, и Фирэ окончательно растерялся, решив, что эти люди подшучивают над ним и зачем-то водят его за нос. У кровати соседа, подбоченившись, стояла Танрэй с потемневшими, но по-прежнему прекрасными очами, и только улыбка ее была несколько высокомерной и отстраненной, нарочито-отталкивающей.
— Я так понимаю, это уже какое-то модное поветрие, — насмешливо сказала она. — Скоро мы доверху забьем кулапторий всеми, кто имеет хоть какое-то отношение к Алу и его ученикам, и на том карательное колесо наших неудач наконец-то сломается…
— Да услышь тебя Природа, — хохотнув, завершил Ал, которому больше нравилось называть себя Тессетеном. — Это я насчет второй части твоей фразы, родная.
Женщина, которая была по сути своей Танрэй и которую чудак-Учитель величал другим именем, приблизилась к мужу, легко согнулась, чтобы поцеловать, и (теперь им не обмануть Фирэ, он, быть может, только это и помнил отныне из своих прошлых жизней!) таким знакомым, родным жестом они соединили ладони, сплетая пальцы и на какие-то мгновения забывая про весь мир, пока их губы касались друг друга. Он даже помнил эти моменты, в разных местах, в разном возрасте, в разных воплощениях. Но они так делали всегда, это было их неповторимое приветствие, а еще Ал обожал шутливо целовать жену в плечо и молча, с восхищенной улыбкой любоваться ею, а еще, а еще…
Фирэ задохнулся, чувствуя, как при воспоминании о счастливом и навсегда утраченном прошлом начинает рваться что-то в груди, а с тем заболели и свежие раны от когтей зверя.
— Что? — спросила Танрэй, распрямляясь и замечая пелену невольных слез, которые он не успел смахнуть с глаз. — Обезболивающего?
— Нет, родная, хватит с него обезболивающих! — вмешался Учитель.
— Ничего, ничего, — прошептал Фирэ. — Я вспомнил… с… своих маму и отца… они…
— Я знаю, — резко пресекла Ормона и еще холоднее заговорила о другом. — Меня удивило, что ты так долго возился с тварью и позволил ей столь сильно покалечить тебя. Но есть выход: ты подчинишь своей воле ее котят, и они отслужат перед нами повинность матери, осмелившейся напасть на человека. Если она бросилась на тебя, значит, что-то родственное притянуло ее в тебе. Это необходимо понять, а поняв — развить в свою пользу.
Она так просто взяла его в оборот, что он даже забыл о недавних траурных мыслях и слушал ее с приоткрытым ртом. Танрэй всегда обладала нестандартным мышлением и предприимчивостью, но Ормона переплюнула ее в обоих направлениях.
— Вы там вообще о чем? — уточнил Тессетен.
— Мне можно вставать? — немного оглушенный этой парочкой, спросил Фирэ.
Ормона равнодушно пожала плечом:
— Так спроси об этом Паскома, разве я кулаптр?
И они зацепились взглядами с мужем, молча, но удивительно красноречиво обмениваясь какой-то недоступной Фирэ информацией.
— Извините, но, может быть, кто-то из вас слышал о человеке по имени Дрэян? Это мой брат.
Супруги снова переглянулись. В глазах Ала-Тессетена заплясала какая-то странная искорка, а Танрэй-Ормона улыбнулась:
— Он живет в этом городе, ему передадут, что ты здесь. Пусть о тебе думают только хорошее — теперь ты с нами.
Фирэ показалось, что у нее на уме было обнять его на прощание, но, что-то уяснив для себя, она вовремя опомнилась и не сделала этого. Они с Сетеном еще раз коснулись рук друг друга.
— Ормона, — тот не отпустил ее в самый последний момент, когда она уже отстранялась, — ты хорошо подумала и продумала? Не поздно все отменить…
— Я не отменяю такие вещи. Мы так долго вели эти проклятые переговоры, что у меня уже болит язык. Я так долго изучала этих чурбанов, что у меня уже ноет мозг. И что, ты желаешь услышать, что после всего этого я скажу: живите с миром, тепманорийцы, я к вам не приеду и не взболтаю вашу трясину?!
— Но ты можешь подождать, когда у меня заживет нога?! Мы поехали бы вместе!
Она наклонилась к нему близко-близко, глаза в глаза, и почти коснулась своим лбом его лба:
— Мы не можем ждать. Я не могу ждать. У меня мало времени.
— Ты… что говоришь? — запнулся Учитель и тоже, вслед за нею, перешел на шепот, прекрасно, между тем, слышимый для Фирэ. — Кто сказал?
Она отодвинулась и сделала бровями какой-то знак. В глазах Сетена мелькнуло смятение:
— Может быть, он ошибся? Такие предсказания — дело непростое…
— Он не ошибся. И он больше ничего не скажет. Я должна сделать это, а там будет видно.
— Но он хотя бы намекнул — что это? Какая-то болезнь, несчастье или…
— Нет, не намекнул. Я думаю — «или».
Ормона поднялась, снова взглянула на Фирэ:
— Приглядывай за ним, кулаптр. Твой Учитель немного сумасшедший… даже не немного. Да будут «куарт» наши едины!