Бывший орэ-мастер очнулся, пригасил звук в записи и узнал голос Афелеаны, соседки из дома напротив, которая работала в Ведомстве.
— Что ей нужно? — угрюмо проворчал Паорэс.
— Я открою, — сказала жена и, едва волоча ноги, пошла к двери.
— Да не иссякнет солнце в сердце вашем, — проговорила вошедшая женщина, в свои пятьдесят выглядевшая едва ли на тридцать благодаря чудесному дару Помнящих. — Я по делу. Паорэс, у вас есть возможность раздобыть орэмашину?
Тот пожал плечами и поскреб в поседевших и сильно поредевших кудрях:
— Смотря для каких целей…
— Нам с вами надо преодолеть океан и добраться до наших эмигрантов хоть на Рэйсатру, хоть на Осате, хоть в Олумэару. И там, и там, и там есть поселения ори, два из них — дело рук кулаптра Паскома. Сможете?
— Если с дозаправкой… Почему вы говорите — «нам с вами»?
— Потому что и вам с женой тоже. Правитель назначил день удара по Ариноре.
В ответ Афелеана получила два равнодушных взгляда.
— Когда? — будто из вежливости спросил Паорэс.
— В Восход Саэто. Через три луны. И я не желаю принимать в этом участие…
— Где же вы были раньше, соседка?
Темные глаза Помнящей вспыхнули:
— Довольно! Я сочувствую, я соболезную вам обоим в вашем горе, но довольно уже обвинять в ее гибели весь свет! У меня там погибли брат и сын, если ты не забыл! Но нельзя замыкаться и сутки напролет крутить один и тот же сюжет!
Паорэс опустил голову и тихо сказал:
— Хорошо, я найду орэмашину…
— Спасибо, сосед. А это, — гостья, не церемонясь, извлекла кристалл с записями, — я заберу с собой, чтобы вы не вздумали вдруг пойти на попятную. Отдам в небе.
Хозяин успел издать лишь возмущенное восклицание, а Помнящая одарила его ослепительной улыбкой и шагнула за дверь:
— В небе! — послышался ее голос снаружи.
— Может быть, она права? — прошептала жена, не принимавшая участия в разговоре. Она словно пробудилась от долгого сна.
Паорэс задумчиво поглядел на нее:
— Ладно. Я поеду в Можжевеловую Низменность. Может, что-то получится с орэмашиной…
Ощутив, что пора, Фирэ вошел в Храм. Как и прежде, тот открывался и впускал в себя с каждой из пяти граней. Юноша избрал грань Коэразиоре — сторону Сердца.
Сколько он помнил Храм, здесь, в этой области, всегда праздновала свой триумф весна — с ее ароматами, обещанием счастья, ожиданием скорого лета. Тут порхали-вьюжили белые, розовые, голубые лепестки цветущих деревьев, тут проливались первые грозы, тут вили гнезда вчерашние птенцы и журчали ручьи.
Сейчас небеса полыхали огнем, внизу чернела выжженная пустыня, иссеченная руслами расплавленной магмы, на горизонте в небо тянулись иссохшие от зноя пики скал, а сам Фирэ стоял на громадном каменистом плато и ждал.
Вот послышался лязг металла, и словно бы из-под земли на плато выбрался мужчина в длинном желтом плаще и венце из змей. Глаза его исступленно искали кого-то во мраке и нашли. Улыбка покривила бледные губы.
— Объясняю правила, — зарокотал он громоподобным гласом. — Твоя победа — это мое поражение. Мое поражение — это моя окончательная гибель. Моя гибель — это восстановление твоего «куарт». Восстановление твоего «куарт» и объединение с попутчицей — это ваше с нею Восхождение. Принимаешь условия, Падший?
Что-то лязгнуло под ногой, и, опустив глаза, Фирэ увидел знакомый топор с двусторонним лезвием.
— Принимаю! — выпалил он, одновременно подхватывая оружие с камней.
Взор его противника полыхнул зеленью, а в руке уже горел огненный меч.
Земля дрогнула. Вдалеке начали рушиться черные скалы, небо, раскинувшееся над ними черным пауком, утробно зарычало, испуская паутины молний.
Взметнулся желтый плащ — враг напал. Фирэ выставил топор, и в руки больно отдался удар стали о сталь, а из груди выскочил резкий выдох.
Снова сотряслась земля. Камни грудой потекли с плато в пропасть.
Незнакомец в желтом рассмеялся и снова занес меч для выпада…
— Фирэ! Проснись, зима тебя покарай, проснись же!
И вслед за камнями утекло в пропасть и плато, и желтый незнакомец, и горящее небо…
Фирэ подскочил. Кровать под ним плясала, светильник под потолком раскачивался, будто детская качелька, кувшин на столе подпрыгивал, свет мигал.
Опираясь на костыль, у изголовья стоял кое-как добудившийся его Учитель.
— Поднимайся, надо наружу, — сказал Тессетен. — Такое здесь впервые…
Юноша на ходу набросил рубашку, вбежал в спальню Учителя за мечом, а потом помог ему самому спуститься с лестницы.
— Давно это началось? — спросил Фирэ, когда они остановились у коновязи, отойдя подальше от построек.
Две кобылы и жеребчик Ормоны бесились, словно увидели целую стаю волков.
— Кто бы знал… — ответил Тессетен, отбрасывая от лица всклокоченную гриву полурусых-полуседых волос. — Я тоже спал. Как подо мной кровать запрыгала, так я к тебе, а тебя еще не добудишься.
— Сон дурацкий… трудно выходить…
— А…
Фирэ взглянул на небо и только теперь понял, что сейчас еще глубокая ночь. Они с Учителем стояли и смотрели, как ходят ходуном стены дома, раскачиваются провода коммуникаций и моргает в спальне свет. А гайны визгливо ржали и пытались кусать друг друга в приливе безумия. Земля под ногами теперь напоминала большой ковер, который двое каких-то ненормальных дергали каждый в свою сторону, никак не в состоянии поделить.
— Смотрите, — сказал молодой кулаптр, указывая в сторону холмов, где за небольшим перелеском стояла деревня кхаркхи и где теперь мелькало много огней. — Они тоже выскочили из хижин…
— Плохо… Значит, все не шутки… Такое здесь впервые, — придерживаясь за один из столбов коновязи, ответил Тессетен.
В конце улицы послышался рокот мотора, и вскоре из-за деревьев, подпрыгнув на пригорке и светя фарами, выскочила машина.
— Вы живы? — крикнул Ал, приоткрывая дверцу. — А у нас на пристройку рухнуло дерево. Садитесь, мы за Учителем.
— Спасибо, братишка, но все мы там не поместимся. Валяй за Паскомом, мы уж как-нибудь сами, — секунду помешкав, решил Сетен, и, проследив за его взглядом, Фирэ заметил бледное лицо Танрэй, прильнувшей к стеклу, а также ее матери, которая оживленно что-то кому-то объясняла.
Ал не стал спорить и покатил к дому кулаптра.
— Лучше я на горячих углях переночую, чем сяду с атме Юони в одну машину… — пробурчал Тессетен, проводив их глазами до следующего поворота, и что было силы хлопнул себя по щеке. — Ну, налетела, нечисть!
Москитам все было нипочем: разнюхав людей, они бросились на них звенящей стаей.
— Кажется, стихает? — нерешительно предположил Фирэ, боясь нарушить словом шаткое равновесие, создавшееся в природе после страшных подземных толчков.
— Похоже… Да только сна теперь ни в одном глазу.
