позволения, буду краток. Суть излагаемого мною дела заключается в пополнении общака.
Графа слушали внимательно и не перебивая. Он же спокойно поведал воровскому сообществу о бриллиантах, положенных в свое время в один из сейфов «Инвестбанка» известным партработником, о махинациях, задуманных Карпом Глинским, и, наконец, об их осуществлении. Только после этого Граф перешел к изложению непосредственной просьбы к ворам в законе. Он клятвенно заверил собравшихся, что как только Глинский и двое его исполнителей будут найдены, весь бриллиантовый запас отойдет общаку.
— На этом у меня все, — завершил он и сел на прежнее место, с завидным смирением ожидая решения недавних собратьев.
— Что скажете, свояки? — нарушил молчание Комол.
— На мой взгляд, дело стоящее, — первым отреагировал Альпиец.
— Не могу с этим согласиться, — тут же вклинился Шекспир. — У нас нет никакой гарантии, что Граф не улизнет с бриллиантами, оставив нас всех с носом.
— Я предлагаю проголосовать, — решил Комол. — Кто за то, чтобы поддержать Графа?
Руки подняли все воры в законе, кроме Шекспира и еще двух человек. Результат голосования и так был ясен, но тем не менее Комол продолжил:
— Кто против?
Шекспир был в гордом одиночестве.
— Воздержавшиеся?
В воздухе повисли две оставшиеся руки.
— Ну что ж, — подвел резюме председательствующий. — Большинством голосов решение принято. И решение это в твою пользу, Граф.
Граф встал и вновь поклонился.
— Спасибо, свояки, — сказал он.
Шекспир от злости кусал себе губы.
— Кто-нибудь еще желает высказаться? — спросил Комол скорее для проформы.
— Я желаю, — поднялся Пастор.
Даже для нас с Графом это было полнейшей неожиданностью. Пастор не говорил, что собирается выступать на сходняке.
— Слушаем тебя, Пастор.
— Я бы хотел поставить на повестку дня еще один вопрос. Но он перекликается с тем, что мы только что решили. Речь пойдет о Шекспире. Я бы хотел пояснить всем здесь присутствующим, почему Шекспир так противился предложению Графа. Дело в том, что он ставил перед собой цель самолично завладеть бриллиантами. И не делиться при этом с общаком.
— Ответь за свой базар, Пастор, — взвился Шекспир.
Лист при этом нервно сунул руку за отворот куртки, но в то же время сразу несколько «стволов» взвились в воздух и скрестились на нем.
— Спокойнее, спокойнее, — предостерег всех Комол. — Мне не нужна здесь бойня. Уймите своих быков. И ты тоже не пыли, Шекспир. Продолжай, Пастор. У тебя есть доказательства подобного обвинения?
— Разумеется, есть, — спокойно ответил Пастор. — И я могу их предоставить, если своякам недостаточно моего незамаранного слова. Шекспир знал о бриллиантах изначально. Он охотился за ними, но Граф его опередил. Я даже смогу доказать еще кое-что.
При этом Пастор повернул голову в нашу с Графом сторону и продолжил:
— Я смогу доказать, что Шекспир узнал о бриллиантах и о плане банкира от самого Карпа Никаноровича Глинского.
Глава 10
Слова Пастора произвели фурор не только в умах собравшихся законников, но и в моем собственном. Что же за игру такую затеял Глинский, черт возьми, если он не только организовал ограбление собственного банка, но и дал наводку на своих же исполнителей. Если бы я сейчас узнала, что и Кабешу он рассказал об Израильтянине и Пуле, то нисколько этому не удивилась бы.
Шекспир, конечно же, начал все отрицать, брызгая слюной и выкрикивая нецензурные оскорбления. Но воры в законе быстро угомонили его. Слово Пастора оказалось решающим. Он, видимо, пользовался куда более непререкаемым авторитетом. Шекспир был уже не опасен. Что он мог сделать против всего воровского братства?
— Нам здесь делать больше нечего, — полуобернулся ко мне Граф и затем, встав из-за стола, прошел к Комолу.
Переговорив с ним о чем-то вполголоса и получив утвердительный кивок, Граф направился к выходу. Я двинулась следом за ним. На лифте мы спустились на первый этаж и сели в «Мерседес». Обязанности водителя сегодня тоже выполняла я.
— Почему мы не остались послушать, что решат с Шекспиром? — спросила я Графа, заводя мотор.
— Это и так ясно, — небрежно бросил он. — В лучшем случае его лишат воровской короны, в худшем — приговорят к смерти.
— Ты шутишь? — не поверила я.
— Нисколько. Таковы правила, и с этим ничего не поделаешь. А тебе что, жаль его?
Я ничего не ответила. По большому счету на Шекспира мне было наплевать и жалеть его не имело смысла. За то, что запер нас с Графом в темном подвале заброшенного дома. За то, что грозил смертью. «Но все-таки воровские законы суровы», — решила я. Не слишком ли жестоко лишать человека жизни за столь малую провинность?
— О чем ты говорил с Комолом? — поинтересовалась я.
— Оговаривал сроки, — Граф был серьезен и сосредоточен, как никогда.
— И что?
— Полагаю, что сегодня после обеда мы уже сможем вылететь в Лондон. Знаешь, что такое коридор на таможне?
— Нет, — честно призналась я.
— Это когда тебя выпускают за границу без всяких досмотров и проверок документов.
— Надо же. Выходит, я по этому коридору могу просочиться в любую точку земли, не имея документов вообще?
— Совершенно верно, — улыбнулся Граф. — Надеюсь, ты не будешь рассказывать об этом налево и направо?
— Я только напишу об этом в газету, — пообещала я.
— В газету ладно, — разрешил Граф.
Мы вернулись в особняк в половине одиннадцатого. Виолетта ждала нас с огромным нетерпением. Я вкратце поведала ей о том, что происходило на воровском сходняке, и она осталась вполне довольна результатами. Граф тем временем, уединившись в своей спальне, эксплуатировал мобильный телефон.
Около двух часов мы отправились в аэропорт. Там нас уже ожидали Пастор, Альпиец и юркий маленький паренек в джинсовом костюме, которого Пастор представил нам как Гулю.
— Все готово? — коротко, по-деловому осведомился Граф.
Вместо ответа Гуля протянул ему четыре билета. На меня, Виолетту, Мичигана и самого Графа, конечно.
— Порядок, — Граф сунул их в карман.
После этого они с Альпийцем отошли в сторону о чем-то посовещаться.
— Берегите себя, — напутствовал нас Пастор.
При этом он смотрел на Виолетту. А если быть более точной, то на вырез ее декольтированной
