Порфирьев заехал за Андреем, как и было условлено, около восьми вечера. Было уже достаточно темно, а пока провозятся с Антоном, и того позднее. Так что все шансы у них на успех. Главное, побыстрее все это сделать, побыстрее. Черт, руки опять дрожать начали… Все врачи! Ладно, ладно, нужно просто успокоиться, успокоиться нужно и расслабиться на время. Вот принять граммов сто — и порядок. Но нет, нельзя. Пока нельзя. Закончим все, тогда можно. Тогда и больше можно. Тогда все будет можно. Да не дрожите же вы, суки, с ума же можно сойти!
Сердце колотилось так, что Андрею казалось — сейчас гаишники услышат этот стук и остановят машину. Ну и что? Ну и остановят, их право. У него же на лице не написано, что он едет Антона Чеснокова убивать. Никто же не знает, что он и… О черт, руки эти ходуном уже просто ходят! Нет, успокоиться нужно, необходимо просто. Только вот как? Порфирьев этот сидит рядом с тупым лицом своим. Взгляд у него как у дебила. Да ладно, черт с ним, с этим Порфирьевым, скоро он с ним распрощается навсегда! Сегодня бы только пережить, скорее бы все прошло. Ага, вот, кажется, подъехали уже…
Антон, как и ожидалось, встретил благодушно. Прямо светился своим этим благообразием, прямо-таки упивался. Бла-го-по-луч-ный! Вот это его всегдашнее благополучие и бесило. Потому что рядом с ним сам он себе казался… Хуже, что ли. Или ниже. Ниже? Ну уж нет! Это вы бросьте!
Антон пригласил пройти, немного удивился, правда, визиту Порфирьева, но тем не менее обрадовался. Выпить даже предложил.
— За кредит, что ли? — подмигнул Андрей в прихожей. Он и сам готов был принять предложение приятеля, пройти, выпить чего-нибудь покрепче, расслабиться… Но в спину своим тупым, мрачным взглядом смотрел Порфирьев, смотрел, словно подталкивал, и Андрей понимал, что времени у него нет. Что нужно действовать.
Он и сам не понял, как это получилось. Потом даже и вспомнить не мог этот момент: как он выхватил пистолет, как направил его прямо в грудь Антону, как удивленно расширились глаза приятеля. Как нажал на курок…
Андрей не услышал выстрела. Нет, это понятно — не зря глушитель привинчивал — даже щелчка не услышал. И как упало тело на пол, не услышал. Увидел только сердитое лицо Порфирьева, который трогал его за плечо и указывал на пол, где лежало тело Чеснокова.
Потом они подняли его, подхватили под мышки и потащили вниз. Порфирьев заранее выкрутил пробки в подъезде, так что было темно. И в этой темноте создавалось ощущение, что двое подвыпивших друзей тащат третьего, который сегодня просто здорово перебрал и не может самостоятельно передвигать ноги.
В машине Андрей наконец позволил себе расслабиться и выпить. Правда, Порфирьев после пятидесяти граммов грубо выдернул у него бутылку, сказав, что дело еще не закончено. Ну да, предстояло еще избавиться от трупа. Ради этого, собственно, они и двинули в этот глухой район. Здесь не то что труп — лошадь с упряжкой пропадет, и не найдешь.
И странное дело: теперь Андрей уже не боялся. Хотя понимал, что, если сейчас остановят гаишники и проверят машину, то неприятности им светят крупные. В кармане пистолет, в машине труп… Но им повезло, и никто их не остановил. Также благополучно избавились и от трупа. Теперь было самое время делить деньги. Только сначала выпить еще немного, еще совсем чуть-чуть. И отъехать отсюда, от этого места подальше.
Они и отъехали подальше, и от улик избавились, и вот уже остановились, чтобы деньги делить, и тут… Черт ее знает, откуда она появилась, эта стерва лохматая! Вот уж кого Андрей совершенно не ожидал увидеть, так это ее. И главное, глаза у нее были совсем другие, не такие, как в конторе! И пистолет в руках, и настроена она очень решительно. И смотрит очень нехорошо. И ведь непонятно откуда взялась! Вернее, тогда ему было непонятно.
— Ну что, мальчики? — и смотрит насмешливо. — Покатались? Деньги давайте, и можете дальше кататься.
И пистолет прямо в лицо. А Порфирьев, мямля эта, трус, тряпка, пакет ей протягивает! Андрей, признаться, и сам… Нет, не испугался. Не ис-пу-гал-ся! Оторопел просто, растерялся от неожиданности. Да кто мог знать, что эта швабра толстозадая до такого додумается, кто? И главное, пистолет уже выбросил…
А она так же спокойно, деловито деньги забрала, в машину свою скакнула — и по газам. Только ее и видели. И Порфирьев, главное, не шелохнулся даже, чтобы что-то предпринять, остановить, прибить эту гадину! Андрей ладно, ему простительно: он и так свое дело сделал, Чеснокова убил, руки вон до сих пор не отойдут никак. А Порфирьев что? Стоял пень пнем, потом сидел так же.
— Что делать-то будем? — спросил Андрей, когда пришел немного в себя.
Он просто не мог поверить, что из-за какой-то крутозадой глупышки из приемной, которая никогда ничем особенным не выделялась, они теперь остались ни с чем. В тот момент он не мог рассуждать здраво, не мог поразмыслить, а откуда, собственно, она взялась? Откуда и впрямь узнала, что у них деньги Антона? Откуда узнала, что они будут именно в этом месте? Понятно, что кто-то ей об этом сказал. И совершенно понятно становится, кто именно, если он, Андрей, не говорил. Но это теперь понятно, а тогда он просто не мог логически рассуждать. Это все нервы, будь они неладны! Нервы! Чертовы нервы! А Порфирьев — гнида! Знал же, что у Андрея с нервами проблемы, знал, что он контроль над собой теряет, вот на это и рассчитывал! Все точно рассчитал, все! Андрей по простоте душевной и рванул, даже не подумав, что если она решила их таким образом кинуть, то не станет сидеть дома, ведь адрес ее всем известен. И даже не удивился, когда обнаружил, что она действительно дома.
А Эльвира вела себя как ни в чем не бывало. Словно это не она час назад подъехала к ним на каком- то автомобиле, с пистолетом в руках и отобрала позаимствованные у Антона Чеснокова деньги. И так разговаривала с Андреем… Так, что ему не понравилось. Нехорошо разговаривала. Так с маленькими детьми разговаривают или с больными людьми. С больными? Это она его, Андрея, больным считает?
Он аж завертелся на месте, когда увидел, с какой даже жалостливой улыбкой Эльвира Голицына смотрит на него. В этот момент он и ее саму готов был убить и никогда не пожалел бы об этом. Но не успел — эта гадина вызвала психиатрическую бригаду. Андрей и ахнуть не успел, как очутился в том самом заведении, в котором уже успел побывать в свое время несколько раз и встречи с которым с тех пор старательно избегал.
Это уже потом, когда его поместили в карцер за буйство, у Андрея появилась возможность все обдумать. Он несколько подуспокоился, к тому же лекарствами его напичкали так, что двигаться не хотелось. Потом, правда, снизили дозу, когда увидели, что стал тихим и покладистым. Вот мозг-то со временем и заработал, как у нормального человека. Вот тогда-то Андрей и понял, как его провели. Понял и ошалел. Он просто поверить не мог, что вот так, в один миг вдруг остался с носом! Что его так просто провели.
Теперь он уже мысленно разобрался во всем. Ну конечно, Порфирьев изначально договорился с этой Эль-вирой! Договорился, чтобы не делиться с ним, с Андреем. У них-то договор был, что Андрей получает шестьдесят процентов, поскольку берет на себя самое трудное — убить Чеснокова. А этой Эльвире-то небось отстегнет самую малость, она и довольна будет. Все довольны будут, все… Все, кроме Андрея! Его-то не спросили, хочет он так или нет.
Ну нет, так не пойдет, ребята. Он так не согласен. Не со-гла-сен. Когда Андрей понял, насколько просто и цинично его провел Порфирьев, то первым и единственным желанием было убить и его, и Голицыну. Безо всякой жалости. Именно это Андрей и решил осуществить. А когда отошел от ярости, огляделся по сторонам и оценил ситуацию до конца, то пришел в отчаяние. Ему хотелось выть, поскольку он был фактически заточен в четырех стенах, покинуть пределы которых было невозможно. А это означало, что убивать Порфирьева и Голицыну некому. А следовательно, и деньги получить весьма затруднительно. И вот пока он тут сидит, они там тратят деньги. Его деньги. От этих мыслей Андрею становилось совсем невыносимо, хотелось броситься на тяжелую металлическую дверь, разогнуть решетки и выбраться, выбраться наконец на волю, чтобы вовсю заявить о своих правах.
Андрею удалось подкупить врачей и уговорить их отпустить его на волю. Главный врач Анатолий Павлович целую неделю мурыжил его и оценивающе глядел. Третьяков как мог изображал из себя паиньку, который уже идет на выздоровление. Наконец главный врач сдался. Пошлая материальная заинтересованность победила, и Анатолий Павлович выпустил Третьякова на свободу.
