пусть побудет немного с нами, что в этом плохого? – пожал плечами Александр Николаевич. – В конце концов, нам так редко удается посидеть всем вместе.
– Но режим… – начала было княгиня Юрьевская, однако, заметив, с каким умилением отец смотрит на маленького сына, передумала возражать. – Хорошо, пусть побудет с нами. Ты прав, Саша, мы так редко бываем в последнее время вместе. Мне иногда кажется, что ты специально находишь себе дела, чтобы только не проводить со мной вечера…
– Дорогая, ты говоришь полную ерунду! – Александр Николаевич сердито отбросил бумаги, которые до этого просматривал. – Ты прекрасно знаешь, что я ищу каждое мгновение, чтобы быть почаще быть с тобой и детьми, но вот дела… Ты же понимаешь, что сейчас готовятся новые предложения, и их необходимо прочитать, обсудить. Я же не могу прийти на Государственный совет, не ознакомившись со всеми документами…
– Кстати, Лорис-Меликов вчера еще раз просил меня поговорить с тобой, – заметила княгиня Юрьевская, – по поводу твоего присутствия на гвардейских разводах. Он очень просит отложить хотя бы на пару месяцев твои воскресные поездки.
– Ну вот, ты опять взялась за свое! – рассердился Александр Николаевич. – Я же не раз говорил и тебе, и Михаилу Тариеловичу, что не изменю традиции, которая поддерживается уже более ста лет. Император должен присутствовать на воскресном разводе своей гвардии в Михайловском манеже. И я буду там, чтобы ни случилось! В конце концов, риск – это одна из особенностей той деятельности, которой я занимаюсь. Во все времена находились сумасшедшие, которые считали, что цареубийством можно что-либо изменить. Но история нас рассудит…
– Саша, я так больше не могу! – всхлипнула Екатерина Михайловна и бросила на кресло вязанье. – Я боюсь за тебя, за себя, за детей. Что будет с нами, если с тобой, не приведи Господь, что-нибудь случится? В каком положении мы останемся? Жалкие приживалки при дворе! Я не хочу ждать суда истории, я хочу жить сейчас, сию же минуту. Я ждала целых шестнадцать лет, разве этого мало? Сколько мне еще нужно ждать? Десять лет, двадцать? Пока я не превращусь в старуху и ты меня не разлюбишь? К тому же я не хочу остаться с детьми нищей…
– Ну, скажем, нищими вы не останетесь, – сказал Александр Николаевич.
Он поднялся с кресла и нервно заходил по комнате. Государь терпеть не мог выяснения отношений и домашних сцен, поэтому встал у окна и сделал вид, что рассматривает что-то за замерзшим стеклом.
– На твое имя в банк положен миллион рублей, – произнес он. – Этого хватит, чтобы дать нашим детям вполне достойное воспитание и образование. К тому же и у тебя, и у них уже есть титул, который откроет двери лучших домов Европы. Я обо всем давно позаботился и, честно говоря, не понимаю твоего беспокойства…
– Я хочу, чтобы Гога был объявлен наследником, – твердо заявила Екатерина Михайловна. – Ты не раз говорил, что недоволен тем, как Александр Александрович подготовлен к управлению государством. У нас есть время, мы могли бы сделать Георгия достойный наследником твоих великих дел…
– Катя, – поморщился Александр Николаевич, – ты же знаешь, что это не так просто сделать. Требуется заручиться согласием Государственного совета, а там далеко не все поддерживают идею смену наследника престола.
– Если ты, как обещал, возведешь меня на трон, то сделать это будет гораздо легче, – заметила княгиня Юрьевская, – тогда точно никто не станет возражать.
– Да я и сам этого хочу, – решительно заявил Александр Николаевич, – по крайней мере, впервые за последние сто лет в России появятся по-настоящему русская царица и наследник, больше чем наполовину русский. Но есть, как я сказал, некоторые препятствия. Однако, думаю, я их преодолею.
– Тогда давай объявим точную дату моей коронации, – предложила Юрьевская, – и пока твои сановники будут над этим размышлять, все успеет завершиться. Им останется только принять мое восшествие на престол как факт. Да и всем остальным при дворе тоже… И тогда я буду полностью уверена, что будущее наших детей обеспечено.
– Хорошо, – слегка поморщившись, согласился Александр Николаевич, – пусть это будет конец марта. Я отдам распоряжение, чтобы издали соответствующий указ и начали подготовку к церемонии. Наверное, так действительно будет для нас всех лучше, – вздохнул он.
Решение было принято, и государь почувствовал, как с его плеч упал тяжелый груз – от него, по сути, теперь ничего не зависело. Судьба все брала в свои руки. Княгиня Юрьевская подхватила сына и подлетела к Александру Николаевичу:
– Георгий, целуй папеньку, он сделает тебя наследником! Ты будешь править целой империей!
Малыш обнял отца за шею и строго спросил:
– Папа, а мне дадут коня и настоящую саблю?
– Конечно, милый, дадут, – растроганно ответил Александр Николаевич, целуя сына в пухлую щеку. – И коня, и саблю, а еще и корону, и скипетр, и державу в придачу.
'И шапку Мономаха, – подумал по себя Александр Николаевич, – вот только не была бы она для тебя, малыш, слишком тяжела, как для некоторых из твоих предков…'
– Ну, тогда я согласен! – серьезно произнес Гога.
– Вот и отлично, а теперь – спать, – вновь взяла на руки сына Екатерина Михайловна, – а то ты сегодня уже заигрался. Пожелай папеньке спокойной ночи и отправляйся в свою комнату, тебя там, наверное, уже заждались, чтобы умыть перед сном. А мы с твоим отцом еще немного побудем вместе, – сказала княгиня Юрьевская, многообещающе глядя на Александра Николаевича. 21 февраля, суббота
Малая Садовая
Полковник Мезенцев был очень недоволен: его заставили обследовать какие-то лавки и подвалы, да еще в субботний день! Для такой работы, как справедливо полагал Степан Федорович, существовали околоточные и квартальные, но никак не полицейские полковники. К тому же ему, между прочим, исполнилось уже пятьдесят, возраст почтенный, да и комплекция, прямо скажем, была не та, чтобы бегать вверх-вниз по бесконечным лестницам. За последние несколько лет Мезенцев очень располнел, стал одышлив и с трудом поднимался к себе на третий этаж в управлении полиции…
Нет, такая работа была решительно не для него! Но, с другой стороны, существовал личный приказ генерал-губернатора – проверить все заведения по маршруту следования царского кортежа. Главное – выяснить, не ведется ли где-нибудь подкоп с целью заложить мину и взорвать карету государя-императора. Вот и приходится выполнять распоряжение начальства в субботний день, хотя с его, полковника, точки зрения, только сумасшедший рискнул бы устроить подземную галерею прямо в центре города, на глазах у всей петербургской полиции.
В обходе по лавкам Степана Федоровича сопровождали квартальный надзиратель Беляев и околоточный Семченко. Последний прекрасно знал все заведения в округе и всех обитателей Малой Садовой улицы, поэтому без труда находил входы в многочисленные подвалы и погреба. Дело в принципе шло споро. 'Еще час, – подумал Степан Федорович, – и можно будет завершать обход'. Осталось всего несколько лавок, в том числе недавно открывшаяся сырная лавка купца Кабазова. С нее Мезенцев и решил начать осмотр Малой Садовой улицы.
Хозяин заведения, увидав у себя на пороге не только хорошо знакомого Семченко, но и высокое полицейское начальство, похоже, слегка струхнул. Он залебезил перед полковником, попутно пытаясь выяснить, с чем связан столь неожиданный визит. Но Мезенцев сохранял важное молчание и лишь строго таращил глаза.
– Любезный, – небрежно произнес Семченко, – поступило распоряжение проверить все лавки, расположенные в центре Петербурга. Так что показывай свое заведение.
– Сейчас, один момент, ваше благородие, – засеменил Богданов, изображавший купца Кабазова, – только скажу жене, чтобы за товаром приглядела. А то ведь покупатель пошел такой, что, того и гляди, сопрет что-нибудь…
Семченко поморщился, но возражать не стал. Через полминуты Богданов услужливо открыл дверь в подвал, и проверяющие спустились в полутемное помещение. В нос сразу ударил резкий запах сыра – Мезенцев даже достал надушенный платок и приложил к носу. Вдоль стен стояли пузатые бочки, прикрытые рогожами.
– Что это здесь у тебя? – небрежно спросил полковник.
– Лучшие сорта швейцарского сыра, – подобострастно ответил Богданов, откидывая одну из рогож.
Под ней действительно оказались круги пахучего сыра.
– Не изволите ли попробовать? – поинтересовался он. – Наисвежайший продукт, полученный недавно прямо из Швейцарии. Есть также прекрасное сливочное масло…
Полковник отрицательно замотал головой и еще плотнее прижал платок к носу. Околоточный и квартальный лицо закрыть не посмели, поэтому старались дышать исключительно через рот, отчего походили на рыб, неожиданно выброшенных на берег.
– Ладно, закрывай, – махнул рукой полковник. – В остальных бочках то же?
– Так точно, ваше высокоблагородие, – поспешно ответил Богданов, – отличный сыр, пикантный, острый, с душком – на любой вкус и кошелек. Покупатели берут очень охотно, недавно даже пришлось новую партию заказывать…
– А это что такое? – неожиданно спросил Семченко, показывая на деревянный пол, – почему доски мокрые?
– Так это жена сметану разлила, – не моргнув глазом, солгал Богданов, – такая, знаете ли, неловкая, почти целую крынку разбила. Одни убытки, прости господи…
– Ладно, пошли наверх, – решил Мезенцев, – здесь нам делать нечего.
Через пару минут полковник и его свита покинули лавку. Богданов перевел дух. Все-таки это была отличная идея – складывать землю в бочки и прикрывать сверху настоящими кругами швейцарского сыра.
Через десять минут после ухода Мезенцева Рысков
