регулярной армии». Мужское население не было «отвлечено» ни на земледелие, ни на ремесла, ни на какое-либо подобие «книжной образованности». Это позволяло начинать военную подготовку предельно рано… И здесь можно подивиться еще одному парадоксу. Ведь в любой еще первобытнообщинной общности фактически каждый мужчина родового, племенного объединения участвует в военных действиях, он — «шверд», «хрыч», «хрен», тюркский «клыч», славянский «меч» (вероятно, первоначальное значение слова «меч» (мечка) — не собственно «меч», а копье — «то, что мечут, бросают»)… Но вместе с развитием общества мужское население все более специализируется на иных занятиях: на земледелии, ремеслах, торговле. Военное дело также усложняется, простенькое первобытное копье уступает место мечу как таковому; вместо «любого члена племени» появляется профессиональный дружинник, хорошо и дорого вооруженный. Но это все при условии оседлого образа жизни. У монголов не было этого оседлого образа жизни, и вот сформировался интересный феномен: «регулярная армия без государства как такового». Монгольская армейская модель будто искала некое государственное устройство, соединившись с которым она породит в итоге своеобразную модель государственного и общественного устройства, где процветает культ правителя-полководца, где престижнее всего быть человеком в военной форме; где высшая добродетель мужчины — быть воином, высшая добродетель женщины — быть женой и матерью воина; высшая добродетель девушки — сражаться наравне с мужчиной, не теряя девственности… Искала, нашла, в итоге породила… Мы жили в этой самой модели…
Все источники настаивают на том, что монголов было «много», «очень много», «бесконечно много», «тьмы», «мириады», «десятки и сотни тысяч»… Сегодня трудно сказать, насколько подобное восприятие было верным, что называется, «формально». Кто их там считал! Но фактически подобное восприятие, конечно, было верным. Монголов было «много» за счет того, что у них принимало участие в военных действиях гораздо большее количество людей, нежели у их противников. Монгольские пехотинцы, плохо одетые и плохо вооруженные, и гибли сотнями от рук хорошо вооруженных дружинников. Но, во-первых, дружинников было меньше и потому один погибший дружинник равнялся десяти-двадцати монголам; и во- вторых, двадцать-десять погибших монгольских пехотинцев легко было заменить новыми, такими же; а как заменишь одного опытного дружинника… Не возникло и «герильи» — «партизанской войны»; ее не возникло нигде, ни на каких территориях, завоеванных монголами; именно вследствие того, что это были территории «дружинного полководчества», население давно отвыкло от системы: «каждый мужчина — воин». Потому так легко было подавить и народные антимонгольские выступления против все того же «числа»…
Теперь надо снова вернуться к определению «изолятный алфавит». Значит, ли это, что речь идет о каком-то «плохом», «неполноценном» алфавите, продуцирующем некую «неполноценную» культуру? Конечно, нет. И более того, тот же греческий алфавит долгое время был универсальным для античного мира и сделался изолятным только когда развилась латиница. Вспомним, что все литературные жанры поэзии, прозы, драматургии рождены на греческом языке и записаны, зафиксированы в греческом алфавите. Интереснейшая богослужебная литература создана на так называемом древнееврейском (иудейском богослужебном) языке, возникшем на основе одного из шумерских диалектов, этот язык обслуживался и своей алфавитной системой. Но создавать на подобном искусственном, принципиально неразговорном языке, при посредстве подобного алфавита романы, повести, рассказы — крайне трудно… Старыми алфавитными системами являются грузинская и армянская, но и они затруднены для изучения. Самый образованный китаец или японец знает от силы тысячу иероглифов, знать «все» иероглифы невозможно…
И еще одно: уровень развития алфавитной и грамматической систем соответствует уровню развития письменной культуры. При посредстве рунической письменности газету, например, издавать нельзя. Пользуясь иероглифами, можно, конечно, но тотчас выяснится, что писать в ней трудно… Таким образом, любое иероглифическое письмо становится изолятным по отношению к любой алфавитной системе. Любая алфавитная система, не знающая букв для обозначения гласных звуков («древнееврейский» алфавит) изолятна по отношению к любому алфавиту, включающему в себя подобные буквы. Греческий алфавит долгое время оставался универсальным, но латиница оказалась более простой и универсальной, и вот греческий алфавит стал изолятным по отношению к латинице… Покамест латиница остается универсальным алфавитом, самым простым, самым легким для изучения, пригодным в равной степени для написания богословского трактата и непристойной сказки, и — самое важное на сегодняшний день — латиница наиболее пригодна для работы на компьютере… Уступит ли латиница место какой-либо другой системе — пока неясно…
Кириллица, разработанная на основании греческого алфавита, прошла за столетия своего существования героический путь. При посредстве кириллицы созданы величайшие прозаические произведения, под влиянием которых сформировалась европейская литература XX века, созданы романы Толстого и Достоевского. Но… для того, чтобы прочесть эти выдающиеся произведения в подлиннике, надо не только изучить русский язык, но и овладеть сложной кириллической алфавитной системой… Ведь когда- то кириллица пришла на Русь именно для того, чтобы отделить ее от «большого», «латинского» мира и привязать к «малому», византийскому — «изолировать»…
К XIII веку мы видим парадоксальное явление (еще один парадокс!): в Византии, на родине греческого, в прошлом универсального алфавита, уменьшается число грамотных людей, хиреют жанры «светской литературы», некогда здесь же и рожденные. Алфавитная система в сравнении с латиницей сложна для изучения… К XIII же веку на кириллической алфавитной системе созданы на Руси интересные и даже удивительные произведения, но алфавит сложен, еще не выработаны методики, облегчающие его изучение; произведения, созданные при его посредстве, — не «мирские», не «светские»… А для сопротивления мигрантам-монголам была необходима именно «светская», «мирская» культура, именно она создает, формирует физиономию, лицо народа. В XIII веке на Руси еще не было такой культуры. Фактически мы не можем представить себе, как жили — не духовенство, не князья — а «все прочие»; во что они верили, какие песни пели и т. д. Но (к счастью!) монголы не создали собственной письменной культуры, настоящей «мирской» культуры; и в итоге — «прошив» Среднюю Азию, волжские земли, северо-восточную Русь своим интенсивным влиянием, растворились сами, исчезли на завоеванных землях как таковые… Таким образом, то, что кириллица была изолятным алфавитом, позволило монголам первоначально интегрироваться на Руси; но то, что она все же была алфавитной системой, она жила и развивалась и не имела противника в лице монгольской «контрсистемы», помешало созданию великой «совсем монгольской» Руси… Впрочем, монголы сами себе «подставили ножку», щадя духовенство на покоренных территориях, ведь именно духовенство являлось на этих территориях носителем письменной традиции. В итоге кириллица и русская письменная культура продолжили свое развитие; а волжские болгары даже обратили своих завоевателей в мусульманство и фактически навязали им арабскую графику, также изолятную письменную систему… Вот так: монголы боялись «чужих» богов, а выходит, следовало бояться маленьких значков на писчем материале…
Итак, все же кажется, что вхождение Руси в складывающийся мир европеизма не могло состояться. Коней на переправе не меняют. Византийское христианство уже модифицировалось как неотъемлемая часть русской культуры. Вопрос выбора таким образом решался однозначно: языческая «толерантность» монголов оказывалась предпочтительнее католической Европы. Кто олицетворял этот выбор? Можно сказать, что две конкретные личности: Александр Невский и митрополит Кирилл, бывший печатник (канцлер) Даниила Галицкого, перешедший к Александру. Судя по всему, Кирилл был умным и дальновидным церковным деятелем. С «воцарением» монголов церковь фактически освобождалась от попыток Рюриковичей отстаивать примат светской (княжеской) власти перед церковной, церковь получала небывалые имущественные, землевладельческие права и льготы. И — снова подчеркнем — «толерантные» язычники никак не намеревались вмешиваться в церковные дела, и уж тем более не интересовали их вопросы догматики. Монголы дали русской церкви возможность небывалого возвышения, и она эту возможность использовала в полной мере. Александр (Невский) также понял, вероятно, что уничтожение монголами его мятежных братьев и родичей дает ему возможность укрепить свою власть. Контакт с возвысившейся и фактически неподконтрольной Рюриковичам церковью был ему выгоден. Духовенство сделалось силой. Рюриковичи были для монголов просто вассалами, покорными или непокорными, а духовенство — это были жрецы «чужих» богов, и «чужих» богов следовало задобрить, чтобы они не причиняли зла, и, соответственно, следовало задобрить их жрецов. Вероятно, ни одному Рюриковичу не
