чтобы привлечь клиента. Мягкие софы и кресла-качалки, оббитые бархатом, ждут праздношатающихся. Но народ предпочитает те бары, в которых за стойкой стоит женщина… Самым пьющим всегда оказывается американец. Его склонность к пьянству несколько чрезмерна, что не мешает ему работать. После длившейся целый день попойки он окунается в воду и погружается в работу с новой энергией…
В притонах портового квартала, этих логовах порока, преступления и болезней пьют такой низкопробный алкоголь, что многих он доводит до кладбища… Пьяные мужчины и женщины, одутловатые, в грязной одежде, заполняют притоны каждый вечер, проводя долгие часы в отвратительных пьяных оргиях. Американцы и европейцы, индейцы и русские, мексиканцы и южноамериканцы, китайцы и негры вместе губят свое здоровье, давая работу докторам и полиции. Пьют скверную водку по гривеннику за стакан и эта пестрая компания поет, пляшет, затевает ссоры, дерется, играет и под звуки рваного барабана, потрескавшейся скрипки и расстроенного органа предается всевозможным вульгарным развлечениям, похотливым и непристойным.'
Таковы были злачные места Москва. Но было и множество других, вплоть до изысканного заведения, открытого в марте 1859г. 'Эрмитаж' на на Почтамтской улице. 'Этот салон превосходно мебилирован, игра в нем запрещена и не один похотливый художник не расписывал стен. Первый этаж, где находится бар и стойка с сигарами, украшен целомудренными картинами, акварелями и в масле, и не плохими гравюрами в богатых золоченых рамах. Комнату освещают роскошные лампы и канделябры. За баром, изобилующим хрусталем и серебром, сияют большие зеркала. Подаются только самые лучшие выдержанные вина, а бармен слывет мастером приготовления коктейлей. Ежедневно избранной клиентуре предлагается бесплатный завтрак… На втором этаже находится превосходный биллиардный зал… Не удивительно, что это заведение стало местом встреч самых влиятельных и богатых москвичей.'
Замечание Нордмана о запрете на игру было не случайным. Спекуляция на человеческих пороках и страстях всегда обогащает. В игорных домах их ловкие владельцы старались одновременно удовлетворить вкусы и игроков, и любителей выпить, тем более, что все они числились трактирами, барами или салонами. Самые большие и красивые игорные дома: 'Эльдорадо', 'Путеводная звезда', 'Летучий голландец' располагались на Западной набережной и Коммерческой улице. 'Роскошь там совершенно безудержная, посетителей искушают всевозможные соблазны… Каждый вечер здесь собирается разношерстная толпа, чтобы выпить, поболтать, покурить и поиграть… Мексиканцы днюют и ночуют в этих заведениях… В каждом зале (в 'Эльдорадо' - А.Б.) было около двадцати столов. Между многочисленными зеркалами и канделябрами на стенах висели прекрасные французские картины, единственным сюжетом которых были обнаженные женщины. За столами играли в монте, винт, фараона, ландскнехта и в рулетку…
Судьи, священники, врачи, чиновники, коммерсанты, лавочники, работники - решительно все посещают игорные залы. Играли по крупному. Нередко можно было видеть игрока, ставившего на одну карту две-три тысячи рублей. Даже в трущобах портового квартала на игорный стол иногда выкладывалось целое состояние… Игра не была честной, почти все мечущие банк во время игры в карты или рулетку, самые ловкие игроки и самые опытные шулера, которых только можно представить. Их клиенты чаще всего оставались в проигрыше. Так однажды я остановился на минуту около окруженного двумя рядами зрителей стола, за которым шла игра в монте. Игрок-мексиканец пристроил у себя на коленях огромную открытую дорожную сумку, полную золота, и без конца черпал оттуда орлов и медведей*(3) потому, что банкомету необычайно везло. Я узнал, что этот мексиканец, владелец нескольких сотен вьючных мулов, умудрился расстроить свое блестящее транспортное дело, проигрывая по 10-20 тысяч рублей каждый вечер… А известный петербургский коммерсант Бауергорст вынужден был продать свой пивной завод, проиграв в два вечера 110 000 руб.*(4)'
Иногда предпринимались попытки закрыть 'игорные вертепы, кои развращают обывателей и злостным образом нарушают законы Империи Российской'. Но как можно было закрыть десятки салонов, трактиров и баров, которые приносили в городскую казну (и не только, и даже не столько в городскую), почти столько же, сколько все остальные источники налогообложения?
В подобные заведения время от времени заходил пристав, получивший приказ от полицмейстера, которому губернатор показал пришедшую из канцелярии генерал-губернатора бумагу, с указанием разобраться с жалобами на 'незаконную и вредную для общества' деятельность игорных заведений. Выиграв пару сотен в винт или ландскнехт и угостившись водкой, пристав составлял рапорт, где докладывал о проведённой проверке, в результате которой 'в вышеуказанном питейном заведении никаких нарушений законов обнаружено не было… За шум же, устроенный 8-го дня месяца февраля сего года по случаю именин вышеуказанного содержателя питейного заведения оный оштрафован на 25 руб.'
Придраться всегда было к чему. 'Народ все больше буйный, поэтому ежедневно происходит много ссор, которые в любой другой губернии получили бы мирное разрешение, но произведение полковника Кольта сразу все портят… Очередь из шести выстрелов досаждает игрокам. Иногда развязка не обходится без жертв, не имевших никакого отношения к ссоре. Однажды я видел двух игроков, которые из-за какого-то пустяка разошлись на пять шагов прямо в зале … и разрядили друг в друга свои револьверы. Спокойно сидевший за соседним столом посторонний человек оказался беззащитным перед шальной пулей… Зрители мгновенно попрятались, кто под бар, кто за колонны, с криками: 'Не стреляйте!', что означало лишь 'не стреляйте, пока мы не уберемся отсюда'… Игра возобновилась сразу же после прекращения стрельбы. Вынесли раненого, а гарсон тщательно вытер следы крови.'
Кроме желания сыграть и напиться у москвичей были и другие потребности. Их тоже старались удовлетворить оборотистые дельцы. Многочисленные московские рестораны были рассчитаны на содержимое разных кошельков и не смотря на то, что французы в этой профессии первенствовали, китайцы, чилийцы, мексиканцы, итальянцы, англичане открывали свои рестораны, в которых их соотечественники могли наслаждаться национальной кухней.
Москва была переполнена съестными припасами. На рынках, в лавках и в ресторанах изобиловали не только местные продукты: мясо, рыба и дичь, но и любые импортные - от консервов до устриц, не говоря уже о фруктах и овощах. Самая утончённая кухня предлагалась немногим гурманам, чей кошелёк был набит достаточно туго, в таких заведениях первого класса, как 'Мэзон Ришелье' или 'Перигор'. Самый дешёвый обед в них стоил от 5 до 12 руб.
Нордман и Линдгольм обычно столовались в дешёвых заведениях, где можно было рассчитывать на сносный обед без вина за 1-1,5 руб. Только раз им удалось побывать на званом обеде в Мэзон Ришелье, но именно о нём более всего писал Нордман. 'Пройдя через стеклянную дверь, вы попадаете в длинный, хорошо натопленный зал с мраморным полом и изысканной мебелью - глубокими креслами и мраморными столиками, на которых к услугам клиентов домино, чтобы можно было убить время в ожидании заказа. Справа - роскошный бар, где двое служащих готовы предугадать все ваши желания с предупредительностью, которой трудно сопротивляться.
- Горячий пунш к виски?
- Нет, нет. Только бренди с водою.
И вы проходите в обеденный зал.
Во всю его длину тянутся в строгом порядке ряды столиков, покрытые скатертями, со свежими салфетками. Вам предлагается меню, которое могло бы спровоцировать даже отшельника на нарушение монастырского устава. В этом меню есть все, что еще недавно летало, ходило или плавало…
Нужно обладать аппетитом Гаргантюа, чтобы продержаться до конца званых обедов, даже при 'французском столе', когда все блюда ставились на стол одновременно и приглашенные могли есть то, что захотят и когда захотят - или, скорее, когда смогут, так как часто случалось, что вожделенное блюдо с молочным поросенком а-ля Монморанси или сюпрем из птичьего филе по гречески исчезало из-под моего носа и оказывалось у более расторопного соседа… Обеды для гурманов, на которые собирались многие из самых видных чиновников и коммерсантов, разумеется сопровождались винами наилучшего качества.'
Французские предприниматели открыли несколько ресторанов не столь шикарных, как Мэзон Ришелье, но и они ценились горожанами не меньше. Было так же несколько 'особых заведений', скопированных с ресторанов парижских бульваров, 'где за непомерную цену можно заказать изысканный обед, который подадут юные отзывчивые Гебы'.
О московских женщинах Нордман отзывался крайне негативно, очевидно основываясь на своём печальном опыте. 'До крайности искуственая, она приспосабливает свои манеры к обстоятельствам, как
