преступления. Но чуть позже защитники правопорядка все-таки увидели замаскированную шарфом рану на груди девушки. И сразу же задались вопросом, не я ли ее замаскировала, а заодно спросили, куда я дела нож.
Тут еще нашлась свидетельница, прогуливавшая свою собаку, заявившая, что я была на площадке возле фонтана довольно долго. Оказывается, она шла за мной, в то время как я свернула на фонтанный пятачок, но сама прошла чуть дальше и встретилась с подружкой, с которой и болтала до приезда милицейской машины. Заинтересовавшись происходящим, дамочка тут же возжелала поделиться своими наблюдениями, а именно тем, что, по ее мнению, я провела на пятачке возле фонтана около получаса.
С ее расчетом времени я не была согласна и считала, что обнаружила отсутствие признаков жизни в соседке по лавочке минут через пять.
С неизбежностью провести несколько часов в милиции, отвечая на многочисленные вопросы и подписывая как свидетель, обнаруживший труп, страницы протокола, я смирилась. Ох, если бы при выборе маршрута утренней пробежки я повернула направо, а не налево, я бы уже давно нежилась в ванне. Вот и не верь после этого народной мудрости, советующей не ходить налево!
А вот с тем, что на меня собираются повесить убийство этой девицы, я мириться совершенно не собиралась, хотя следователь, заполнявший протокол, всячески убеждал меня облегчить душу и признаться в том, чего я не делала.
Судя по всему, практики у него было совсем немного, а вот гонора достаточно. Следователь тут же начал применять ко мне все те приемы, которым его учили в институте. Я даже кое в чем узнала себя шестилетней давности – начинающего работника прокуратуры, стремящегося показать, какая я умная и как быстро умею «раскалывать» преступников. Правда, мне кажется, что я в свое время не пыталась при этом унизить подследственного и не обещала сгноить его в тюрьме.
На мои деликатные намеки о том, что если бы я решила зарезать девушку, то постаралась бы и нож спрятать, и алиби себе обеспечить, молодой человек заявил, что, вызвав милицию, я как раз этим и занималась.
– Но я ведь ее даже не знаю! Зачем мне ее было убивать?
– Вот это мы и выясним, – заверил меня следователь и еще раз предложил признаться.
Я еще раз призналась, что все утро беседовала с Семеном Ножкиным, потом трусцой минут пять бежала к фонтанчику и минут пять разминалась рядом с трупом.
– Вы утверждаете, что не заметили, что рядом с вами мертвец?
– Откровенно говоря, я заметила некоторую неестественность ее позы, – сказала я, – но мало ли кто как сидит? Она выглядела как страдающая женщина – согнулась и свесила голову. Может быть, задумалась?
Молодой человек заставил меня еще раз восстановить мои передвижения за утро. Поинтересовался, кого я видела во время пробежки и особенно когда подходила к фонтанчику. Но, повторив свой рассказ в третий раз, ничего нового я не вспомнила. Лейтенант тоже не мог придумать новых вопросов и не знал, что со мной делать – отпускать не хотелось, все-таки какой-никакой подозреваемый, а отправить в камеру не решался, чувствовал, что обвинение в убийстве мне предъявить будет сложновато.
И лейтенанта, и меня спас Киря, который решительным шагом вошел в кабинет и отправил меня в коридор. О том, что он там говорил начинающему следователю, я могу только догадываться. Но после того, как меня пригласили обратно, тот изменил тон и быстренько подписал пропуск. Напоследок все- таки предупредил, что я остаюсь главным подозреваемым.
На мою благодарность за то, что вызволил меня, Кирьянов велел сказать спасибо генералу, который провел утреннюю пятиминутку всего за полтора часа (странно, но они показались мне вечностью). Кирьянов и довез меня до дома – утро было уже не раннее, и в спортивных шортах и маечке на улицах города я чувствовала бы себя не совсем комфортно, хотя в принципе как девушка без комплексов могла бы спокойно пробежаться.
От чашки кофе господин подполковник не отказался. Вкушая наш любимый напиток, я заверила друга, что не следила за пострадавшей и в данный момент нахожусь в отпуске за свой счет. Счет этот неплохо пополнился в результате последнего расследования и позволял теперь не только безбедно прожить пару месяцев, но и отложить некую сумму на домик в Болгарии.
Володя не поверил, что я не стану заниматься расследованием:
– Иванова, я тебя столько лет знаю, что могу поспорить на что угодно: ты обязательно сунешь свой хорошенький носик в это дело!
Его безапелляционность меня несколько разозлила, и я, рассерженная еще и на лейтенанта, проявившего непочтительность к лучшему сыщику Тарасова, поинтересовалась, что Кирьянов рассказал обо мне молодому следаку.
Подполковник заверил, что дал мне блестящую характеристику и порекомендовал поучиться у меня умению анализировать ситуацию и добывать сведения.
– То есть ты действительно считаешь, что я в очередной раз буду делать работу за родную милицию? – решила уточнить я.
Но Кирьянов не обратил внимания на мое возмущение и за-явил, что не может припомнить ни одного случая, чтобы я не ввязалась в расследование, к которому довелось прикоснуться.
– И потом, – подначил меня Кирьянов, – насколько я знаю, лейтенант заверил тебя, что ты остаешься главной подозреваемой.
Ох, зря он это сделал! В свой монолог я вложила все чувства, которые испытывала, наблюдая за потугами неопытного лейтенанта заставить меня признаться в том, чего я не совершала.
– Я, конечно, догадываюсь, милейший господин подполковник, что вы крайне заинтересованы в скорейшем раскрытии и этого преступления. Но во всех случаях, о которых вы вспомнили, я помогала лично вам. Вы согласитесь с тем, что одно дело – помогать вам, мой дражайший друг, и совсем другое – этому молодому нахалу. Сначала он просто брал меня на испуг, обвиняя в убийстве, а узнав, кто я, решил сгрести жар чужими руками. Против меня у него нет ни одной улики, я получила достаточно хорошее юридическое образование, чтобы не обращать внимания на потуги неопытной молодежи. И, кроме того, я бесплатно не работаю!
Мой переход на «вы» показал Кирьянову, что он переборщил с приколами, а я дошла до точки кипения. Посему стоит срочно ретироваться, что он и сделал с достаточной скоростью, напоследок заверив в своей готовности и в дальнейшем вызволять меня из-за решетки (если, конечно, я не совершу убийства).
Я не запустила в него чашкой только потому, что сама пью из той, что привезла из Парижа. Ее, естественно, жалко разбивать, а свою он успел вымыть и убрать на полку.
Интересно, что это я так возбудилась от самых обычных приколов Кири? В первый раз, что ли?
Пожелав мне приятного отдыха, Кирьянов удалился, а я незамедлительно приступила к делу: принялась решать, чем же заняться. Звонить подружкам, с которыми хотела посоветоваться насчет Жени Ножкиной, еще рано, лучше сделать это после обеда. Не придумав ничего оригинальнее водных процедур, я подошла к компьютеру, включила любимый диск (колонки моей новой стереосистемы расположены во всех комнатах) и собралась отправиться в ванную, чтобы пустить воду, когда взгляд остановился на обложке альбома девичьей группы. Блондинка с гитарой была очень похожа на девушку со скамейки, если ту, конечно, соответственно раскрасить и приодеть.
Бывают же совпадения! Я взяла с собой диск и, плескаясь под звуки музыки в морской соли, читала обложку альбома.
Группа «Сочетание чувств». Солистка Алина Светлова, бас-гитара – Даша Разметнова, гитара-соло – Светлана Измайлова (именно Света похожа на мою утреннюю «находку»). Есть еще Гульнара Манарова и Евгения Ножкина – клавишница и ударница.
Так вот в какой группе выступает дочка Семена. Судя по обложке, песен у них пока немного. А если вспомнить три произведения, из интереса прослушанные мною вчера, можно сделать вывод, что их творчество – девичьи сантименты, чистая попса.
Как бабочки на огонь, слетаются девчата на эстрадный блеск. Кто-то исполнит одну-две песенки и пропадает. Кто-то становится «звездочкой», греющейся в лучах настоящих звезд, которых знают и обожают массы. Эстрадных светил, затмевающих всех остальных, совсем немного. А так хотелось бы разнообразия. Любое настоящее творчество, будь то поэзия, изобразительное искусство, музыка – это умение найти свою
