Психосоматическая деволюция

Психосоматическая деволюция

Ноги Гамбринуса лежали рядом с ним. Он смотрел на них безучастно и выращивал новые. На прежних ногах Гамбринус ходил много и хорошо, но сезон прошёл. Теперь нужны были зимние ноги.

Пожелтевшие листья бругды закрывали Гамбринуса от летающих хищников. Он видел несколько крупных игрисов из своего укрытия и надеялся, что действительно незаметен.

Науза ждала Гамбринуса дома. Ей не нужны были зимние ноги. Ей не нужно ходить по лесу зимой. Все обеспечит Гамбринус. И питание, и тепло. Он лежал и думал о предстоящем. Мысли никуда не спешили — зимние ноги взращиваются крайне медленно.

Чуть слышно прозвенел бродячий сурпс. У сурпсов должна быть сейчас спячка, а этот почему-то не смог вовремя заснуть. Потому и бродил неприкаянный.

Гамбринус ощутил к сурпсу жалость. Обычно он не ощущал к ним жалость, поскольку приходилось на них охотиться, но тут иное дело — сезон охоты закончился и отношение изменилось. К тому же сурпс совсем зря пропадал. Ни к столу, ни к жизни. Бродячие сурпсы быстро погибают. Есть им сейчас нечего, потому и погибают. И потом гниют, никому не в пользу. Разве что для растений какая-то польза есть. Но к растениям Гамбринус относился без симпатии, лишь как к одному из видов укрытия.

Игрисы забеспокоились. Гамбринус услышал характерные гортанные крики.

Со стороны большого озера донесся шум — будто кто-то огромный медленно, глубоко вздохнул, а затем резко выдохнул. Неприятный холодок пробежал по спине Гамбринуса. Чешуя встопорщилась.

Игрисов словно сильным ветром сдуло. Возникла оглушительная тишина. На лес упала тень.

Прежний вдох-выдох прозвучал снова, теперь совсем рядом. Гамбринус заметил, что его старые ноги пытаются отползти, а может то просто была игра света и тени — ведь никогда раньше он не замечал, чтобы отпавшие ноги жили собственной жизнью.

На Гамбринуса посыпалась хвоя. Он использовал нижние веки как защиту, а когда использование прекратилось, то стало ясно, кто виновник событий.

Гаулс! Он плыл над лесом, иногда задевая вершины деревьев.

Гамбринус содрогнулся. Не ожидал встретить Гаулса еще раз. Прошлая встреча, казалось, должна была стать последней.

Гаулс нагло делал вид, что задумался, но Гамбринус слишком хорошо знал бесстыдника, чтобы не понять для чего тот остановился. Гаулс вдохнул-выдохнул, заставив оба сердца Гамбринуса биться чаще. Загнанные в самые дальние углы воспоминания нахлынули с новой силой. Мнилось, что все прочно забыто. Но раны не затянулись.

Гамбринус крепко зажмурился, использовав и верхние, и нижние веки. Перед глазами завертелись красные вихри.

— Ты меня видишь, — сообщил Гаулс уверенным тоном.

Гамбринус подумал, что лучше не показывать страха, а еще лучше — вообще не бояться.

— Вижу, — сказал он и почувствовал, что испуг действительно уходит.

— Что ты делаешь? — спросил Гаулс, опускаясь.

— Отдыхаю. Устал после охоты на сурпсов.

Гамбринус лгал, но надеялся, что Гаулс не знает об изменениях, связанных со сменой сезонов.

Так оно и оказалось.

— Ну и много ли добыл сурпсов?

— Много. Сразу и съел. Теперь перевариваю.

— А как Науза?

У Гамбринуса перехватило дыхание. Мозг словно сжался. Левое сердце на несколько мгновений замерло, а потом застучало не в такт правому.

— Науза? — Гамбринус тянул время, стараясь найти какой-нибудь нейтральный ответ. Гаулс не сознавал, что причиняет боль, и от этого было еще хуже.

— В прошлый раз, я заметил, ты был чем-то недоволен, — сказал Гаулс.

Он заметил! Недоволен! Да Гамбринус был вне себя от ярости! Не заметить этого было невозможно. Нет, все-таки у карвов чересчур грубая нервная организация.

— Как тебе сказать? — еле сдержался Гамбринус. — Не знаю даже — был, не был.

— А ты говори как есть. Говори, чем недоволен. А то мне неприятно, что ты что-то скрываешь. И про Наузу не ответил.

— Да что о ней говорить? Науза как Науза, — сказал Гамбринус, думая: а не сказать ли действительно всё как есть? Удовлетворить любопытство непонятливого карва? Вот так прямо взять и сказать, что они вернулись к естественной жизни и собираются множиться способом предков? Интересно, какая последует реакция? Гамбринус представил себе, какая может быть реакция и даже немного повеселел.

— Что значит Науза как Науза? Неужели тебе всё равно? Как ты можешь к ней так относиться?

— А как это я так к ней отношусь?

— Ты сказал, что тебе всё равно как она есть!

— Неправда. Я такого не говорил. Я сказал только, что Науза не больше и не меньше, чем Науза. Она есть то, что она есть. Она такая, какая она есть. И все, что я могу тебе ответить на вопрос «как она?», будет лишь моим ответом, и не хуже, не лучше Наузе не станет. К тому же я не могу тебе всё сказать.

— Это почему? — Гаулс был явно поражен столь длинной и витиеватой речью Гамбринуса.

— Потому же, почему ты не можешь мне сказать всего. Изменений так много, что невозможно сказать обо всех.

— Это верно, — Гаулс задумчиво погрузился в свои мысли — занятие, карвам несвойственное: задуматься над мыслями. Обычно они текут себе и текут, и не мешают.

Становилось холоднее. Гамбринус подумал, что неплохо бы вернуться в Гаулса — наверное, остальные ларги уже впали в спячку — но сразу с отвращением отбросил эту глупость.

— Не хотите обратно? — словно уловив мысль Гамбринуса, спросил Гаулс.

— Нет.

— Но как же вы перезимуете?

— Как-нибудь перезимуем. Не волнуйся.

— Как же без ног? Они ведь должны были отпасть, верно?

Знает все-таки! До чего навязчивый! Гамбринусу снова стало худо от нахлынувших воспоминаний. Из- за этой навязчивости они были вынуждены покинуть карва. Он был слишком настойчив, требуя у Наузы то, чего она уже не могла ему дать.

— Так чего молчишь? Или опять чем-то недоволен?

Гамбринус не знал, что ответить.

— Могу я чем-нибудь помочь?

— Не можешь. Нам с Наузой помощи не надо. Сами справимся.

За разговором Гамбринус даже не заметил, как выросли зимние ноги. Он попытался незаметно ими пошевелить — и удачно! Ноги вышли хорошими, прочными, на таких самая лютая зима не страшна. Гамбринус был очень доволен.

Личинки сурпсов отчаянно вгрызались в старые ноги Гамбринуса, чтобы поскорее укрыться от неотвратимо наступающей стужи — вот и прекрасно: летом можно будет охотиться на сурпсов со спокойной совестью — не на чужой плоти выросли.

Гамбринус встал и вышел из-под бругды.

— Это же… — ошеломленно сказал Гаулс.

— Ты прав. Зрение тебя не обманывает.

— Но как?.. Разве такие ноги еще можно вырастить? Мне казалось, те времена давно прошли.

— Не прошли, как видишь, — сказал Гамбринус и побежал.

Игрисы устремились за ним, но несколько неудачных атак — пара игрисов запуталась в ветвях мувелы — заставили хищников отступить, а Гаулс, пораженный поведением бывшего симбионта, не пытаясь преследовать, полетел своей дорогой.