…В подвале все было, как всегда, только немного душно от запаха свечного нагара, но Артём боялся поверить в удачный исход их сумасшедшего предприятия, по-прежнему сидел в той же позе и глупо хлопал глазами. Большой лежал рядом, провожая взглядом супружескую чету Евдокимовых.
— Не торопись, Артёмий, — сказал он и лег поудобней, закинув руки за голову. — Мы свое дело сделали, пусть малость без нас похлопочут…
21
Сутки спустя Артём проснулся от назойливого дребезжания дверного звонка. Крикнув, чтоб обождали, наскоро сполоснул лицо и, напялив джинсы, отправился открывать. В дверях стояла его ветреная любовь во всем блеске красоты и благополучия.
— Ну, здравствуй, пропажа, — сказала она с холодной деловитостью судебного заседателя. — Нужно поговорить.
Артём молча пропустил ее в комнату и сел на кровать. Здесь они провели когда-то немало по- настоящему счастливых часов.
Сегодня Ольга заняла позицию официальной гостьи — в кресле возле стола. Артёму были прекрасно видны ее круглые колени, округлость бедер, едва прикрытых короткой юбкой. Но это чудесное зрелище сегодня оставило его равнодушным до удивления.
— Нэлька видела тебя у «Космоса» вместе с каким-то громилой, — сказала Ольга, закурив и глубоко затянувшись. — Почему не позвонил, что вернулся?
Она хотела казаться спокойной и отстраненной, но Артём видел, как нервно вздрагивали ее холеные длинные пальцы, как трепетали нежные ноздри.
— Извини, — сказал он и крепко отер ладонью лицо. — Командировка выдалась очень хлопотной, страшно устал. И не разбуди ты меня, проспал бы до самой ночи.
— Я всегда была для тебя только игрушкой! — вспылила Ольга.
— Если тебе так удобнее, пусть будет так.
— Что ты хочешь этим сказать?!
«О, Господи!»
— Я просто неудачно пошутил, Оля. — Вот только ссор ему сейчас не хватало для полного счастья! — Ты собиралась поговорить, я слушаю.
За окном закатно пригревало июльское солнышко. Со двора доносились голоса ребятни, с утра до самого вечера бьющейся на самодельной футбольной площадке, автомобильный рык и громыханье трамвайных колес. Город шумел суетно и беспечно.
— Кто он? — спросил Артём, утомившись затянутой паузой.
— Представитель Хартхоффена. Это фирма такая в Германии. — Ольга внимательно, с почти искренним интересом рассматривала безупречно отлакированные ноготки на свободной руке. — Солидный капитал, обширные связи… А ревнив — ужасно. Я думаю, мы больше не сможем встречаться, Атэ. — Из всех миллиардов говорящих двуногих существ, населяющих нашу старушку-планету, только она одна называла Артёма «Атэ». Это было так элегантно…
— Жаль, что у меня нет солидного капитала, — сказал Артём. — Но кому-то из нас должно было повезти. Рад за тебя, правда — рад.
На самом деле ему было абсолютно безразлично, сердце билось ровно и сонно. Хотелось поскорей развязать нелепые узелки излишних отношений и выключиться до утра.
Ольга поднялась. Оба смотрели куда угодно, лишь бы не встретить ответного взгляда. Романтика отношений умирала с беззвучным стоном, сколько ни прячь глаза.
— Не тяни, — попросил Артём свою снежную леди. — И не кайся. Все правильно: мы были красивой парой, но на свете много красивых пар, и не все из них счастливы.
— Я любила тебя, чурбан, — сказала Ольга со смутной тоской. — Ну почему ты такой нищий?!
Вот пропасть!
— Мы оба нищие, Оля, — ответил Артём. — И едва ли станем богаче, хоть золотом под макушку засыпь. Но мне хуже, потому что я знаком с человеком, воистину знающим, что такое любовь!
— Псих! — сказала снежная леди и ушла, бросив ключ на кровать.
22
Ночью приехал Андрей, привез деньги, коробку коньяка, блок «Данхилл» и груду закусок. Две бутылки сунул совершенно обалдевшему Игореше, открывшему дверь. Артём налил полные стаканы. Выпили, не чокаясь.
— Ну? — спросил хозяин комнаты, распечатывая сигареты.
— Пока под наркозом, но врачи говорят — выкарабкается. Плесни еще. — Евдокимов опрокинул в рот полстакана так, будто лекарство принял. — Хату придется менять.
— Ну и зря, — сказал Артём. — Большой говорит, что блуждающая Зона раньше, чем через двести лет, не появится. Переезжать гораздо опаснее.
— Попробуй это Маринке моей объяснить, — хмыкнул Андрей. — Что тебе снилось сегодня?
Артём удобно пристроил подбородок на ладонь руки, оперся рукою о стол, в зрачках его отразилась стопроцентная пустота.
— Я видел море, — ответил он минуту спустя. — И вода была синяя-синяя. А потом пришла одна красивая стерва, которая испортила все. Хуже всего то, что мне ее жалко. Я тоже стервец, Андрюха.
— Был, — сказал Андрей. — А сейчас — вряд ли. У меня к тебе дело, брат. Бросай к лешему свое вшивое агентство и переходи ко мне в охрану. Хочешь сто тысяч баксов?
— Хочу, но не сейчас. Или вообще никогда.
Андрей не обиделся. Андрей не удивился. Андрей понимающе кивнул:
— Надумаешь — скажи.
Артём протянул ему раскупоренную бутылку, а из своей сделал несколько жадных глотков, совершенно не чувствуя ни вкуса, ни запаха.
— Худо мне, — пояснил с неожиданной для себя простотой. — Будто душевной отравы объелся. Только во сне и живу.
— Та же картина, — утешил его Андрей. — А как усну — иду по степи, трава до колен, небо высокое, звезды с кулак. И — хорошо-о-о… Потом очнусь и не знаю, что реальнее: явь или сон.
Больше говорить было не о чем. Да и незачем. Молчали и пили, пили и молчали. Сизый дым вытягивало в окно, пахло сладкой бензиновой гарью, спиртом и дубовой корой. Восход застал их спящими на полу.
23
Большой лежал в ручье у бассейна с пластиковой трубкой во рту. Второй ее конец терялся в бочонке «хванчкары». На подошедших соратников атаман даже не взглянул. Андрей выложил на поднос семь банковских пачек. Артём вытряхнул из фруктовой вазы изысканную пирамидку цитрусовых, зачерпнул вина прямо из бочонка.
— Кто-то обещал мне один пейзаж подарить, — напомнил, изрядно отпив.
— Перебьешься. — Большой, не глядя, махнул рукой сломку Димычу, чтоб унес гонорар. — Обратись к Ляльке, у нее этой мазни целая прорва.
— Да я бы с радостью, только где искать — не знаю.
