'Старшие' дружно позеленели и замерли в своих креслах. Они, само собой, читали в древних летописях, что некоторые служители могли сочетать полное звучание не с пением, а с обычной речью. Но полагали подобные высказывания глупыми и безосновательными. Более того, не соответствующими принятому канону.
Слова упали в толпу и прокатились от первых рядов к самым дальним волной вздохов и движения. Люди очнулись, стряхнули влияние голосов, стали озираться и обмениваться мнениями. Толпа, столь умело созданная, распалась на множество отдельных сознаний. Утомленных, пресыщенных зрелищем, но свободных. Вопрос постепенно заинтересовал горожан, и по рядам зашелестело его обсуждение. Сходились на том, что первый гласень посолиднее, а второй слишком уж кричал. Третий же - вовсе чудной, даже одет не по чину.
- Забористо пели!
Патрос, как и многие на площади, перевел взгляд на решительного и шумного заявителя общего мнения. Сказал ведь и правда громко. И звучно, поскольку не ощущал себя зажатым тисками чужих локтей.
Не постеснялся поделиться мнением один из купцов, сидящий на покатой крыше парадного крыльца торговой гильдии. Забрался он туда, на лучшее место, еще затемно - прикинул гласень. И устроился в компании своих приятелей, на теплых меховых зипунах, при корзине с припасами. Сытый, снаружи согретый светом Адалора, а изнутри - крепкой смородиновой настойкой.
- И я, полагаю, даже не стану соперничать с их голосами, - еще мягче и доверительнее продолжил Патрос, пока толпа не переключилась на обсуждение купца.
Люди от удивления замолчали и теперь все смотрели на странного гласеня.
Он оказался по-настоящему в фокусе их внимания, хотя больше не использовал звучание.
- Очень давно храм был создан, чтобы вы могли прийти в него со своими вопросами, - сказал Патрос, - и получить у зрецов настоящие ответы, если готовы были их услышать. Гласени тоже разговаривали с вами, донося волю богов. Выясняли меру вашей веры. Глубину ваших бед. Стараясь смягчить их, обращаясь к высшим силам. Прежде мы пели для богов. А перед людьми проповедовали простыми словами. Сегодня вы получили право решить, как будет все происходить впредь. И чего же от храма хотите вы. Если пения, дарующего краткое наслаждение, то выбор ясен и уже сделан. Но если общения и помощи, то, возможно, вам еще есть над чем подумать. А я пока расскажу вам, о чем задумался сам, путешествуя на юг.
- Там разводят коней, я торговал одного… - Купец хлебнул еще смородиновки и размяк.
Приятели ловко уняли его говорливость, проснувшуюся не ко времени, покаянно смяли шапки и закивали, ожидая продолжения необычной проповеди.
- Я подумал о том, сколь многое во взглядах и нравах людей зависит от края, где они живут. Для уроженцев грифств Даннар и Эренойм чернота и коварство Ролла неоспоримы. Ибо жар лета палит урожай, сушит реки и озера, превращает плодородные поля в сыпучий мертвый песок…
В толпе зашевелились, вспоминая рассказы приезжих с юга: так и есть, злоба Ролла донимает их земли превыше прочих. Нет ему, коварному, укорота и узды на юге.
- Северяне же из Брогрима почитают Ролла подателем жизни, что бы ни пели мы, гласени, о его черном гневе. Ибо белый Адалор холоден в краю снегов и не желает растопить там льда даже в середине лета. Загорье не меньше благоволит Багровому. Зовет красным солнышком и огнем любви.
Толпа заворочалась сонно и медленно, удивленная столь странным противоречием, о котором все в общем-то знали, но старались гнать от себя мысли, неугодные богам и их служителям.
Патрос снова чуть помолчал, давая размышлениям отстояться, и заговорил о братьях, о разуме и рачительности Белого, темном яростном характере Багрового. О спорах их, порождающих зимние стужи и летние пожары. О той хрупкой гармонии, которую и следует поддерживать в своей душе и в жизни всего людского рода. Слушали его все более сосредоточенно. Пение двух гласеней отрешило людей от повседневных забот и настроило на готовность внимать чему-то новому. И третий, удивительное и небывалое дело, дал это новое! Не силком впихнул в голову, не пробубнил заунывно и тягостно, а именно рассказал. Интересно, понятно, с душевным жаром, искренне.
Когда гласень смолк, люди на площади стояли, не шевелясь. Патрос перевел дыхание и чуть улыбнулся. Даже если он не обретет власть маэстро, мечту свою он уже исполнил. Хоть раз в жизни прочел настоящую проповедь, без звучания, лишающего возможности получить отклик и понять помыслы людей.
- Вот я и прочитал вам проповедь, как полагалось по старинному укладу, - отметил гласень. - А теперь, следуя ему же, воспою короткую хвалу, призывая внимание Адалора к вашему выбору. Ибо пришло время сделать его.
И выбор сделали… Прошло два десятка дней, и он, вымотанный до предела, снова спрашивает себя - чему он тогда, на площади, радовался? Посрамлению октавы или своему успеху? Куда умнее и правильнее описал Ёрра: после избрания весь Гармониум: и ярмо титула маэстро, и непосильный воз проблем храма - в его полном распоряжении…
Патрос пересек площадь и поднялся на крыльцо терема, нащупал в темноте цепочку и потянул пару раз. Колокольчик едва слышно звякнул за стеной, в комнатушке слуги, и тот немедленно возник в дверях. Обрадовался, пропустил в прихожую, суетливо помог снять сапоги и подал мягкие валеночки. Получил неизменное благословение и удалился, сияя ярче свечи. Сам маэстро с ним разговаривал, великая честь!
В каминном зале гостя встретили без почтения, и на том спасибо. Уже восемь дней Берна, загостившаяся у родичей Орлиса, хлопотала в своем замке, наводя порядок. Смотреть на грифа и его жену Патросу очень нравилось. Более яркого отражения идеи гармонии он не мог себе представить. Не схожи ни в чем - и отлично дополняют друг друга. Берна на голову с лишним ниже мужа, тоненькая, светлокожая и светловолосая. О политике в целом и конкретно об интересах Загорья знает лишь одно: ее гриф очень умный и во всем разберется, если его часто и вкусно кормить. И не допускать до мелких домашних дел. А мелкие дела - это все снабжение замка, наем слуг, общение с торговым людом Загорья, поддержание хороших отношений с семьями соседей-грифов и иной знати - и так далее.
Рослый Варза, как обычно, сидел у камина, рядом с Шаримом, и время от времени с гордостью поглядывал на жену. Как она ловко управляется по хозяйству, как умеет со всеми найти общий язык и сколь щедро сеет тепло неугасающей улыбки.
- А если бы я умерла? - ужасалась грифья, не забывая наполнять взваром чашку для маэстро. - Да дворец к лету зарос бы грязью! Можно сказать, у меня не было выхода!
- Впредь не уделю и мига своего времени домашним делам, - пообещал гриф. - Раз мое небрежение столь целительно, я буду в нем тверд. Птаха, да не суетись ты, сядь ко мне. Никак не привыкну, что у них лето. Ты загорела за эти дни! Похорошела.
- Только в тереме порядок, - сдалась Берна, улыбаясь похвале и послушно подсаживаясь поближе к мужу. - Аэри прекрасно ведет хозяйство, повезло нам с таким знакомством. Я не осталась в гостях и лишнего дня, боялась, ты совсем оголодаешь. Ты ведь не умеешь заботиться о себе! Вон, глянь на нашего маэстро: скоро щеки изнутри прокусит, так ввалились. Пойду распоряжусь принести ему похлебки.
Гриф согласно кивнул и проводил жену счастливым взглядом. Посерьезнел, обернулся к Патросу:
- Сколько раз тебе было сказано: не ходи по городу без охраны!
- Знал бы, во что ввязываюсь, - горестно отозвался гласень, - нипочем не полез бы в маэстро! А ведь я еще пока и не начинал воплощать задуманное. Как в песок вода, так и усилия мои бесследно истекают, унося время и разрушая надежды. Эргриф не принимает никого. И поддержки нам не
