мозга… Он по городскому телефону больше говорил. Блин, да куда ж она делась, трубка?
Ясно было, куда она делась. И ясно было теперь, зачем сюда приходил преступник…
Глава 8
«Итак, сомнений почти не осталось — убийцу в черной куртке нанял господин Попов. Это легко вычисляется именно из-за пропажи телефонной трубки: Попов недолюбливал мобильники, предпочитал стационарный телефон, а стационарный телефон у него был с автоответчиком… Заказчик и наемный убийца несколько раз вели какие-то телефонные разговоры. Чтобы обезопасить себя и, кто знает, может быть, и для того, чтобы создать базу для дальнейшего шантажа (дескать, „этот человек у меня на крючке!“), Гога кое-какие разговоры на автоответчик записал. И убийца это вычислил, что несложно… Поэтому он и явился в дом нанимателя — забрать опасную улику».
Я думала об этом все время, пока ехала от Жасминного обратно в город.
Все было именно так, сомнений нет. Но случай с пропажей телефона — едва ли не единственный, который понятен от начала и до конца. За моей спиной громоздились вопросы, ответа на которые не было: кто же этот убийца в черной куртке? Он убил Гогу? Или не он? За что или почему? Зачем он подбрасывает кукол?
Ох, просто голова кругом…
Ладно, раз ответов нет, продолжим собирать информацию. Мне давно уже пора ехать в ГУИН — Главное управление исполнения наказаний. Очень интересная конторка, отвечающая за тюрьмы и лагеря, за содержание зэков, за их поведение и, разумеется, за исправление… Хотя вряд ли кто-нибудь когда- нибудь видел зэка, которого исправили бы именно лагерь или тюрьма.
Но сейчас дело было не в этом. В управлении ГУИН по нашей области меня ждал старинный знакомый, когда-то сослуживец, а теперь начальник картотеки зэков полковник Антон Иванович Караваев. Хороший дядька, только слегка отупевший и раздобревший на этой своей непыльной службе; а ведь я еще помню его вполне подтянутым и добрым воякой! Он был старше меня на добрый четвертак, но отношения у нас были вполне дружеские.
Вот и сейчас, как только я, пройдя многоступенчатые проверки на постах, открыла дверь в его кабинет, Антон Иванович грузно поднялся со стула и пошел на меня, здоровый, как кит, широко расставив руки:
— Же-енечка! Милая ты моя! Сколько лет, сколько зим! И как всегда без предупреждения!
Мы троекратно расцеловались, и Караваев предложил мне присесть, деликатно объяснив, что говорить «садитесь» в этом учреждении не принято. И тотчас на его девственно-чистом рабочем столе появилась бутылка «Столичной» и два стакана.
— Нет, дядя Толя, нет. Я на работе.
— Ну и что? — Караваев посмотрел на меня, как на восьмое чудо света. — Когда это водка мешала нашей работе, я не понимаю?!
Вообще-то он был прав. Да и напряжение последних дней сказывалось на мне не лучшим образом. Расслабиться было определенно необходимо…
Два «булька» на стакан — и мы чокнулись «за все хорошее», глядя друг на друга с симпатией и даже с некоторой ностальгией. Закусили яблоком. Вытерли выступившие от водки слезы и улыбнулись друг другу. Нам было что вспомнить.
Югославия… Чечня… Северная Осетия…
Э, да мало ли «горячих точек» было пройдено совсем недавно!
— А помнишь, Женя-дорогая…
Да, черт возьми, отлично помню! И в другое время охотно бы подхватила эту строчку, знакомую, как песня: «А помнишь…» Но сейчас — не было времени.
— Дядя Толя, я по делу, — напомнила я и добавила, глядя, как он расстроился: — Даю честное слово, что не позднее, чем через неделю, обзвоню ребят, и мы нагрянем к тебе не только с этим, — я кивнула на водку, — но и с хорошей поляной, и мы все-все-все вспомним, посидим и даже, я тебе обещаю, споем… Но именно сегодня ты, дядя Толя, нужен мне по делу.
— Я слушаю.
— Понимаешь, мне срочно нужно узнать, где отбывает срок некто Иосиф Френкель, 1966 года рождения, осужден за хранение наркотического вещества в особо крупных размерах четыре года назад… Ну и все, что касается этого человека — характеристика, отзывы, условия отбывания наказания, ну в общем, ты и сам знаешь.
— Хм… За справки такого рода, данные частному лицу… меня по головке не погладят, сама знаешь.
— Все останется между нами, — заверила я его.
Подумав секунду, дядя Толя встал и, присев за свой рабочий стол, подвинул к себе один из внутренних телефонов. Он продиктовал кому-то на том конце провода все, что меня интересовало, и, положив трубку, посмотрел на меня с любовью и умилением.
— Ответ будет через полчаса. Выпьем еще, Женечка?
— Не могу, дядя Толя, я за рулем.
— Эх!
Водка опять щедро плеснулась в стакан, но на этот раз мой бывший сослуживец пил один. Крякнув, он отставил пустой стакан, подпер щеку рукой и сказал:
— Вот у тебя, Женечка, жизнь — это я понимаю. Погони, перестрелки, интересные дела, хорошие заработки. А у меня? Я стал, Женечка, обыкновенной канцелярской крысой. И задача такая же: где бы чего добыть. Робы подешевле, продуктов побольше, постельного белья поцелее… И мысли: как накормить арестанта на отпущенные казной тридцать рублей в день. И еще — как за ними уследить при вопиющем кадровым дефиците. Ведь зэк, он что? Он думает. Двадцать четыре часа в сутки думает о том, как ему обмануть начальство. А начальство — это я. И при всем этом такая тоска иногда накатит, Женечка, — прямо хоть беги отсюда, хоть волком вой…
Он хлопнул еще полстакана и вдруг запел хоть и гнусавым, но не лишенным приятности баритоном:
— Что это за песни вы нынче поете, дядя Толя? — поразилась я. Никогда я еще не видела своего старого боевого товарища поющим, да еще такие смешные бабские песни.
— Это теперь модно, про хризантемы, — пояснил дядя Толя. — В нашей, конечно, системе. И какие мастера поют! Муслим Магомаев разрыдался бы от досады, услышав эти голоса…
Фольклорное пение звучало все громче и перешло уже в какое-то тоскливое завывание. Вот-вот оно должно было вырваться из стен кабинета. Здешние порядки я не знала — а вдруг за распевание арестантских песен работнику ГУИН дяде Толе грозило служебное взыскание? Нужно было срочно заводить
