Палата валялась, разбитая похмельем, как параличом. Я торопливо набил вещами сумку.
Танкист Прищепин еще спал. В худом теле, лежащем сломанной мертвой веткой, уже не было ни демонизма, ни величия.
Я сердечно простился с Игорем-черноморцем.
Евсиков сказал:
— Зайдешь на почту, телеграмму отправишь. Я там своим, домой, пару строчек черканул. Пусть ждут… — И протянул мне новый послереформенный рубль с нелепым казначейским уточнением «один» и бумажку с адресом и текстом.
В спортивном костюме и с дерматиновой сумкой я вышел за проходную госпиталя. Был понедельник, девятнадцатое августа тысяча девятьсот девяносто первого года.
Роман Сенчин
Родился 2 декабря в 1971 года в городе Кызыле.
Учился в Ленинградском строительном училище, Кызылском пединституте, Минусинском училище культуры.
Служил в пограничных войсках в Карелии.
Окончил в 2001 году Литературный институт (семинар А. Е. Рекемчука).
Рассказы и повести публикуются в центральной печати с 1997 года.
Лауреат премий журнала «Знамя» (2001), «Эврика» (2002), «Венец» (2006).
Повести и рассказы переведены на немецкий, английский, шведский и финский языки.
«Афинские ночи», Пик, 2000.
«Минус», ЭКСМО, 2002.
«Нубук», ЭКСМО, 2003.
«День без числа», Литературная Россия, 2006.
«Ничего страшного», Зебра Е, 2007.
«Вперед и вверх на севших батарейках», Вагриус, 2008.
«Рассыпанная мозаика», Литературная Россия, 2008.
«Московские тени», ЭКСМО, 2009.
«Елтышевы», ЭКСМО, 2009.
«Иджим», ЭКСМО, 2010.
«Лед под ногами», Олимп / Астрель, 2010.
«Абсолютное соло», ЭКСМО, 2010.
«Изобилие», Азбука-Аттикус, КоЛибри, 2010.
Квартирантка с двумя детьми
— Только появились, стали осматривать комнату, мне как стукнуло в голову: ну, будет шум. Но, конечно, представить не мог, что так…
Момент выбрал, чтоб Надежда одна оказалась, говорю: «Ты зачем с детьми-то сдаешь? А нам как жить, когда у нас по головам будут скакать каждый день?»
Она мне и рассказала, что некуда им деваться, этой, с детьми. Сами из поселка какого-то, дом там развалился, зимовать невозможно, муж бросил, родни нет — эта, мол, детдомовка. С чемоданчишком мотаются… И вот решила пустить за три тысячи в месяц.
У нас коммуналка, видишь, — три комнатухи, общая кухня, туалет под одно с ванной, прихожая вся забита шкафами. Теснота. По одному жить еще боле-мене, а так… Но что я могу? — не моя же комната. Поворчал и ушел.
Но, в общем, спокойно квартирантка вела себя. И дети — девочка лет десяти и мальчик, дошкольник еще, — нельзя сказать, чтоб уж очень шумели, хотя целыми днями дома были. Один раз что-то уж очень разыгрались там у себя, — а стены у нас панельные, тонкие, чуть голос повысишь, слыхать все, — пришлось прикрикнуть. Затихли.
Вечером, когда с этой, как узнал позже, Еленой звали ее, на кухне встретились, сказал о шуме. Она так быстро: «Простите-простите-простите». С досадой так.
Неприятная она была. Нет, не лахудра, не скандалистка, но, понимаете… Таких я много на рынке встречаю среди торговок. Королевны… Торговки какими должны быть? Чтоб улыбалась, приглашала к товару, чтоб радовалась тем, кто купить что-то хочет. А эти — сидят надутые, молчат, спросишь что, так ответят, будто мучаешь их… И эта такая же, Елена. Здоровается, танком не прет, когда в прихожей столкнешься, детей тихо моет; можно сказать, что даже скромная, но вот эта мина ее, досадливость, злость скрытая — раздражали. Что уж королевной-то выставляться, когда так все?..
А с другой стороны, молодая пока что — тридцать три, говорят, ей было — поэтому и злилась на свое положение. И дети…
Я-то сам человек тихий. По молодости потрепыхался, покуролесил немного, а потом понял — нечего. И жена была, дочь, только давно их не видел. Дочь, в последний раз когда виделись, сказала, что ненавидит, что я матери и ей жизнь сломал. А чем я сломал? Тридцать семь лет честно у станка отстоял, ну, выпить люблю, но не пью ведь, как утка. Понемногу так… А они от меня что-то ждали, ждали, не дождались и ушли.
Живу один. Соседки — Надежда и Александра — старухи с завода нашего. Надежда, правда, последние годы не здесь живет — у нее сын предпринимателем был, убили его, осталась двухкомнатная квартира. Эту комнатуху сдает… Конечно, горюет о сыне, но и, видно, радуется квартире. Удобная, говорит. А комнатуха ей деньги приносит.
Если только на пенсию жить и платить за воду, за свет, прочие эти блага, то надо рисом и макарошами питаться, а сосиски с курицей — уже не всегда. О каких-нибудь грушах уже крепко подумаешь. А ведь еще одеваться… Куртку ладно, ее можно десять лет таскать, а штаны раз в пару лет-то всяко-разно покупать приходится. И обувь особенно. Очень плохая в последние годы обувь стала…
Но я, знаешь, приспособился. Да и почти все как-то находят пути… Бутылки специально не собираю, но если увижу на улице пустую — не пропущу. В основном же на рынке обретаюсь. У меня там азики знакомые есть, они помогают — то картошку мелкую дадут, то перчик, подгнивший сбоку, бананы черные… Да много разного. Косточки для супа… Иногда что-нибудь и для них сделаешь — ящики на мусорку стаскать или от Зафара Асиму, чей тонар на другом конце рынка, полмешка яблок отнести.
Нет, я уж так пожаловаться не могу. Не голодаю. Конечно, тоскливо бывает, но что уж… Вода из крана бежит, батареи греют, в телевизоре вон сорок программ… Я и в водочке себе не отказываю. Не дорогую, конечно, пью, но и не пойло. Да… Если с умом распределять, то поллитровку на сутки хорошо растянуть можно.
Встаешь утром, сразу выпиваешь стопочку. Потом умываешься, еще там разные дела делаешь, а за завтраком — повторишь… Главное не нервничать. При нервах и водка по-другому действует, и можно так сорваться, что потом не оправишься…
А, тебя же эта больше интересует, с детьми. Ну да…
Ну а что рассказать-то? Я ее почти и не замечал, даже как зовут потом только узнал, уже после всего. И дети тоже… Тихие такие, нельзя сказать, что уж очень шалили… По вечерам, когда мать возвращалась, гулять выходили во двор.
