Тогда его триумф действительно приближается, потому что он усваивает урок, которому учит Христос: он учится наивысшей радости жертвы, высшему счастью отдавать всю свою жизнь, чтобы прийти на помощь другим людям, жертвовать собой во имя счастья всех, употреблять небесные силы на службу человечеству, помогать всеми божественными силами сыновьям земли, сражающимся здесь. Вот часть жизни, которая простирается перед нами; вот первые ступени, которые мы способны видеть, хотя сами находимся ещё на низшей. Мы уже можем указать их тем, кто ещё не видит, чтобы они также раскрыли глаза на неописуемую красоту, которая окружает их даже здесь, в этот самый момент нашей тусклой повседневной жизни.
Вот часть Евангелия, которую теософия приносит в западный мир; уверенность в этом высшем будущем для всех. Это будущее несомненно, потому что оно уже нас ожидает. А чтобы получить такое наследство, нам достаточно стать достойными его.
ДОКАЗАТЕЛЬСТВА
Человек, которому впервые представлено теософическое объяснение жизни после смерти, часто проникается живым интересом к этому учению, и в то же время его несколько смущает смелость и конкретность его утверждений. Он, естественно, спрашивает у нас, какие доказательства нам дали столь твёрдые убеждения и как он тоже может получить такую же уверенность. У меня всегда было глубочайшее желание по-дружески помочь каждому, кто придёт к нам с таким намерением. Но я признаюсь, что меня вовсе не интересует агрессивный и шумливый скептик. Когда собеседник полагает, что оказывает мне честь, веря в то, что я говорю, когда он заявляет: 'Убедите меня, сделав то-то и то-то', мне всегда хочется ответить: 'Мой дорогой господин, какого чёрта я должен Вас убеждать? Верите Вы или нет, мне нет до этого дела! Я говорю о вещах, которые знаю как факты. Сотни других людей в разное время и в разных местах наблюдали подобные явления. Ваша вера или неверие никак не могут повлиять на факты или на меня. Верно, что это может иметь большую разницу для Вас, но это Ваше дело, а не моё'.
Наоборот, того, кто имеет горячее желание верить и ищет твёрдой опоры для своей веры, теософы всегда встречают самым сердечным образом, и именно к такому человеку я обращаюсь в этой главе. Возможно, что полезно будет начать с того (как убедился я сам), что опыт человека, искавшего истину и добившегося некоторого успеха, не может не интересовать и быть совершенно бесполезным для других людей, которые занимаются подобными поисками.
В то время, когда я впервые столкнулся с теософическим учением, я был священником англиканской церкви. Но я бы никогда за него не взялся, если бы не размышлял о некоторых вещах, о которых не стоит размышлять, если желаешь остаться в ортодоксальной вере. Одна из обязанностей моего положения состояла в подготовке молодых людей к конфирмации, и у них иногда были сомнения, вопросы, чаще всего возникшие при прочтении трудов Томаса Пэна или Брэдлоу. Всегда отвечая на эти вопросы удовлетворительно для спрашивающих, я не всегда был удовлетворён сам. Действительно, когда я критически анализировал некоторые аргументы, бывшие у меня в ходу (к ним прибегают всегда), я был вынужден признать, что, если бы речь шла о каком-либо другом вопросе, я не мог бы признать такие аргументы вескими.
Я чувствовал, что, если бы кто-нибудь, опираясь на обычный исторический факт, преподнёс мне доказательства, какие я давал на основе Евангелия, я бы немедленно отверг их как совершенно недостаточные. Но поскольку вся теория вечного спасения основывается на этой мнимой евангелической истории, сомнение казалось мне чем-то очень серьёзным, так как оставляло тягостное впечатление, что я проповедую нечто, что не истинно. Было очевидно, что необходимо изучить проблему досконально и узнать, что мудрецы церкви говорили по этим вопросам.
Результат меня очень разочаровал, потому что эти мудрецы по сути дела ничего не говорили; по крайней мере ничего, что имело бы какую-то ценность для исследователя... В их заключениях мы находим большую силу, большую суровость в осуждении нечестивцев, которые посмели сомневаться. Но там нет ничего, что можно было бы принять как доказательство или аргумент, если бы речь шла о другой проблеме. Сказанное ими не разрешает ни одну из трудностей; и лишь только в человеке пробуждается критический дух, он сразу начинает видеть, что вся система, которую нам предлагает ортодоксальная церковь, не имеет в себе ничего разумного и что в защиту её нельзя найти и тени доказательства. Все мнимые доказательства рассыпаются в прах, когда их подвергают немного более глубокому изучению. Обнаруживается, что ни в чём нельзя быть уверенным; это ужасное открытие, когда речь идёт о религии, в которой человек был воспитан, потому что у него возникает впечатление, что все его убеждения построены на песке, что ему больше ничего не остаётся.
Лично я не был в столь ужасном положении, когда это со мной случилось, потому что до этого я изучал спиритизм, а следовательно, был уверен в истинности некоторых вещей. Тем не менее, проанализированная в холодном и спокойном свете разума история творения и безумной ярости творца, мнимой необходимости спасения через гибель другого кажется странной и нерациональной, когда её лишают священного характера, который ей придаёт религиозный сумрак вековой традиции. Таким образом, этот фантастический салат из обрывков забытой веры не давал мне, как и многим другим, никакого удовлетворения.
Как раз в это время, казалось бы, случайно (хотя я не верю в случайность), мне попалась книга Синнета под названием 'Оккультный мир', и там я нашёл идеи, наводящие на прекрасную философскую систему, которая привлекла моё внимание и пробудила во мне живой интерес. Эта система объяснялась гораздо подробнее во второй книге Синнета 'Эзотерический Буддизм'; с первого раза я заметил несколько пунктов, по которым эта система полностью отличалась от всего того, что до сих пор мне преподносилось. Я был знаком ещё только с двумя теориями — идеями материализма, согласно которому всё управляется слепой случайностью, и ортодоксальной теорией, по которой люди счастливы или несчастны, ведут цивилизованное существование или существование дикарей, находятся в преступной или почётной среде просто по капризу Бога.
И та, и другая были в высшей степени неудовлетворительными, поскольку ни в той, ни в другой нет ни капли здравого смысла; обе совершенно неспособны объяснить большое число явлений. Полковник Ингерсолль и другие столь блестяще развенчали теорию каприза, что мне вряд ли нужно указывать на многочисленные возражения, которые она вызывает. Что касается материалистической системы, я знал, что она неудовлетворительна, потому что сам наблюдал явления, которые она неспособна объяснить.
Теперь у меня была третья гипотеза, которая, несомненно, имела огромные преимущества, поскольку объясняла все трудности, перед которыми потерпели крах другие; она реально отражала условия, которые мы видим вокруг себя, она давала ясную систему эволюции, включая прошлое, настоящее и будущее человека, и в то же время она соответствовала общему направлению научной мысли. Впервые я встретился с разумной философией, которая даёт возможность верить во всемогущество и бесконечную любовь Бога, не закрывая, однако, глаза на все факты жизни.
Естественно, я немедленно ухватился за эту теорию, настолько она показалась мне лучше из трёх, и углубился в исследование. Я сумел добраться до самого Синнета, который принял меня с любезностью и тёплым интересом, так хорошо известными его друзьям. Благодаря ему я смог стать членом Теософического Общества. В ту эпоху теософическая литература была редкостью. Тогда не у всех нас были книги с подробными объяснениями, которые значительно облегчают изучение теософии сегодня. Помимо двух книг, которые я упомянул, у нас были только 'Разоблачённая Изида' и 'Совершенный Путь'.
Спросив, как эти знания попали на Запад, мы узнали, что это было сделано Блаватской, которая получила их от великих Восточных Учителей. Мы увидели, что индийская философия во многом превосходила то, что мы могли узнать до сегодняшнего дня, дала гораздо больше, чем даёт ортодоксальная религия, однако не намного превосходит первые учения христианства, какими мы их находим в трудах великих гностиков. Но невежественное большинство христиан первоначальной церкви отвергли их, и с тех пор религии нечего предложить мыслящему человеку. Всякая религия должна быть способна удовлетворить
