безопасности предложил вам убить сразу двух зайцев. Покушение — хороший козырь в предвыборной кампании, не так ли? Пойдут слухи, поднимется рейтинг…
— Ну, все не так примитивно… — пожал плечами раздраженный Сидорчук.
— Но верно, — оборвала я его. — Можете оставить все как есть. Но тогда вам придется выдвинуть версию, что вас хотели прикончить свои же. Скажем, кто-то их перекупил. Намекните на всесильных врагов, дайте понять, что вас не хотят видеть в думе. Довольно цинично, но иного выхода я, признаться, не вижу.
— Хорошо, — решительно произнес Симбирцев. — Сидорчук, у нас есть минут десять, чтобы это обмозговать. Поговори с ментами, чтобы допрашивали Женю не больше часа. Потом дадим ей отгул до обеда, а к двум заедешь за ней и отвезешь на дачу. Усек?
Леонид Борисович окончательно пришел в себя. Теперь он рассуждал как человек, допустивший оплошность и пытающийся обратить свою ошибку себе же на пользу. Они с Сидорчуком быстро устроили короткий мозговой штурм, договорились об официальной версии и закончили совещание как раз в тот момент, когда вдалеке раздался рев приближающейся милицейской сирены.
К приезду милиции я успела переодеться и привести себя в порядок.
Разговор действительно оказался в меру пристрастным и достаточно коротким. Я рассказала все, как было, продемонстрировала траектории своего движения и проверила, правильно ли записано с моих слов.
Неразговорчивый майор посматривал на меня с недоверием. Наверняка ему очень хотелось бы побеседовать со мной по душам, а то и выставить против меня своих бойцов, чтобы посмотреть, кто одолеет. Я думаю, что он так бы и поступил, не будь я на службе у Симбирцева.
Наконец меня отпустили, на всякий случай предупредив, что вызовут еще раз повесткой, если понадобятся уточнения. Но я знала, что это вряд ли произойдет — у Симбирцева был в органах явный прихват, а мусолить эту историю вдоль и поперек было не в его интересах.
В образовавшееся семичасовое «окно» я решила навестить тетушку. Ведь она еще не знает, что у меня новая работа — творческая, интенсивная и перспективная, так сказать. Скучать, в общем, не приходится.
Приблизительно так я и выложила все своей тетушке, сидя на краю ее койки в госпитале. В подробности, понятное дело, не вдавалась.
— Ну что ж, — с пониманием кивнула тетя Мила, — главное, чтобы тебе нравилось. А то ты, смотрю, совсем зачахла со своими студентами. Ты принесла мне чего-нибудь почитать? А то в библиотеке здесь только майор Пронин да Лев Шейнин. Разве это жизнь?
— Унылое прозябание, — искренне подтвердила я. — Вот тебе очередной том Макбейна. Там три повести, так что до послезавтра должно хватить.
Тетушка раскрыла книгу и попыталась немедленно углубиться в ее содержание.
— Я же еще не ушла, — рассмеялась я. — Скажи-ка мне лучше, не приходилось ли тебе сталкиваться вот с какими людьми.
И я перечислила знакомых Симбирцева в последовательности нашей вчерашней трассы.
— Ну как же! — всплеснула руками тетя Мила. — Приходилось. Лично, правда, только с генералом, ну а насчет остальных наслышана.
Я внимательно выслушала тетю, тщательно запоминая все характеристики. Информация для размышления была более чем исчерпывающая.
— Честно говоря, военных я всегда недолюбливала, — призналась мне тетя Мила. — Были, разумеется, и среди них достойные люди. Но в целом…
Она пожала плечами и улыбнулась. Я видела у нее в альбоме старую фотографию стройного капитана с какой-то нежной надписью с орфографическими ошибками и решила, что это один из ее ухажеров. Даже, может быть, потенциальный жених… Так что отношение тети Милы к военным может быть замешано на личной почве.
— А что касается генерала Гольдштейна, то могу сказать, что частенько его фамилия упоминалась в связи с учебным заведением, начальником которого он является. Была там одна история…
Тетушка задумалась, уставя глаза в потолок с начинавшей желтеть побелкой.
— Да, три года назад. Понимаешь, Женя, многим молодым ребятам не хочется служить. Их можно понять, особенно сейчас. Ну да ладно, дело не в эмоциях. Так вот, Гольдштейн мог принять в училище парня, которого должны вот-вот загрести по призыву. Понимаешь?
Я кивнула.
— Юноша кантуется там какое-то время, может быть, и все два года целиком, а потом его отчисляют. Почти идеальный вариант, если учесть, что училище находится в городе и по выходным можно жить дома.
— А в чем же история?
— Так это же не за бесплатно делается, — улыбнулась тетушка. — Не знаю, с чего в тот раз возник сыр-бор, только было возбуждено уголовное дело. Даже в прессе что-то такое начало появляться.
— Дело против генерала?
— Нет, — поправила меня тетя Мила. — По факту взяток, если я не ошибаюсь. Конечно, метили в Гольдштейна, потому что он принимал решения. Но внезапно дело прикрыли. Комиссия приехала, поработала, уволили, кажется, начальника кадрового отдела — и все.
— Вот как? А что говорили насчет людей, которые помогли генералу?
— Намекали, что не обошлось без лапы на самом верху местного руководства. Если не ошибаюсь, за него хлопотал один обкомовский деятель.
— А фамилию не припомните? — с надеждой спросила я. — Или хотя бы должность.
— Сейчас-сейчас… Ну да, конечно. Тот самый второй зам по культуре, который теперь курирует фирму, в которой ты работаешь.
— Любопытно, — сделала я пометку в своей памяти. — А что насчет Бахха?
— Бахха?
— Иннокентия Далматова, — быстро поправилась я, поняв, что тетушка Мила не в курсе псевдонима местной знаменитости.
— У меня на лекциях была его двоюродная тетка. Такая надменная грассирующая дама. Далматовы, кстати сказать, из дворян… Она защищалась в экономическом по основам конституционного строя. Тогда еще, помнится, законы менялись чуть ли не ежедневно, и надо было быстро протолкнуть ее диссертацию. Мы часто встречались у меня дома, и она, пока мы чаевничали, рассказывала про родню. Что же там такое было про Иннокентия?
Я представила себе Бахха с точки зрения его родственницы дворянских кровей. Картина получилась не очень привлекательная…
— Ах да! — всплеснула руками тетушка. — У ее племянника тогда были проблемы, как выражалась Далматова. По мне, проблемы — это когда каблук отвалился и надо новую обувь покупать. А вот для потомков Рюрика, моя дорогая, проблемами оказывается то, что на нормальном языке называется криминал.
— Даже так? — приподняла я брови, готовясь услышать что-нибудь интересное.
— Видишь ли, дорогая, Иннокентий Далматов влип в одно очень неприятное дело. Речь шла о наркотиках. Ты ведь знаешь, дорогая, что среди музыкантов этот порок, увы, очень распространен.
— Так он наркоман?
— Нет, что ты! — замахала руками тетушка. — Просто у кого-то на пирушке после концерта нашли героин. Кстати, все произошло на редкость банально — музыканты очень шумели, и соседи вызвали милицию. Так что это была досадная случайность.
— Так героин нашли у Кеши Далматова? — уточнила я. — И его отмазали?
— Можно сказать и так, — согласилась Мила. — Я посоветовала тетке Иннокентия обратиться к одному адвокату, который работал в одном спортивном фонде, но иногда помогал по знакомству и на стороне, используя свои связи. Кстати, в том самом фонде, который опекает фирму, куда ты устроилась.
— Солидные у меня, выходит, покровители, — констатировала я.
